|
|
   |
В свое время автору этой публикации довелось учиться в Рижском мореходном училище. Среди моих однокашников-курсантов было несколько «настоящих» латышей, которые прекрасно владели родным языком и могли бы считаться, как для жителей Прибалтики, остроумными парнями. Меня, единственного в ту пору одессита на всю «мореходку», они подначивали, рассказывая следующую байку. Дескать, когда к причалу нашего порта впервые пришвартовалось судно из Латвии, то один из матросов, потянув носом воздух, сказал: «О, desa!», что в переводе с латышского означает: «О-о-о, колбаса!» Так, мол, город и получил свое название. На это я, с юности не лезший за словом в карман, отвечал им вот что. Когда первые одесситы прибыли к латвийским берегам, будущая Рига была еще небольшим и безымянным селением. Черноморские моряки вдыхали запахи, осматривали местность, но ничего примечательного не унюхали и не обнаружили: вместо домов увидели лишь сараи для сушки снопов — овины, амбары, одним словом — риги. И вот в честь этого повсеместного, но сомнительного архитектурного украшения будущая столица Латвии и была одесситами поименована «Ригой».
ПОЛАГАЮ, РАЗУМНЫЙ ЧИТАТЕЛЬ сможет по достоинству оценить степень достоверности этих выдумок, касающихся названий двух замечательных европейских городов. Однако вот незадача! Дело в том, что с Ригой-то все предельно ясно: город, основанный в самом начале XIII века, получил свое имя от небольшой, не существующей ныне речушки Риги (нем. «Riege»), одного из рукавов реки Даугавы (Западной Двины). Совершенно по-другому обстоит дело с Одессой, касательно которой бытуют два (хоть и в различных вариантах) основных предположения. Первое из них повествует, что название городу сообщило греческое селение Одессос, второе выводит топоним «Одесса» из французского «assez d’eau», что в переводе означает «достаточно воды».
Начнем, как у нас любят, с конца, то есть с последней версии. Одна из ее интерпретаций состоит в том, что Екатерина II, блестяще знавшая очень популярный в ту пору французский язык, в шутку охарактеризовала бедный пресной, но богатый соленой водой берег, отведенный под новую гавань, вышеупомянутым выражением. И якобы таким способом императрица с иронией (относящейся, по-видимому, и к ней самой) подчеркнула водный недостаток Гаджибея как будущего крупного полиса. А чтобы усилить сарказм, она прочла фразу наоборот и приказала назвать город этим сомнительным палиндромом (перевертышем).
Почему, спросите, сомнительным? Да по ряду причин! Не являясь языковедом, рискну все-таки предположить, что прочитать «assez d’eau» наоборот достаточно непросто; вот потренируйтесь, для примера, на таком общеизвестном слове, как «балалайка». А может быть надо не прочитать «справа налево», а произнести? Но что мы услышим? Дело в том, что «assez d’eau», по крайней мере, в современном произношении, звучит по-русски, как «асидy», причем ударение здесь падает именно на последний слог. Теперь выверните наизнанку эту самую «асидy», прочитайте вслух получившееся «yдиса» (с ударением на первом слоге!) и отдайте себе отчет — расслышали ли вы в этом «безобразии» знакомое и милое сердцу имя? Но дело здесь не только и не столько в лингвистических изысках. Да, Екатерина, что общеизвестно, прекрасно владела немецким и французским языками, а также, конечно, русским и, вероятно, в какой-то степени — английским и итальянским. Однако давайте рассмотрим этот гипотетический акт присвоения городу галльского названия в историко-временном контексте. Вспомним, что Гаджибей получил свое новое имя на рубеже 1794-1795 годов. В то время все французское, до недавних пор очень модное в России, подверглось невиданным гонениям. Причина была в революции, которая началась взятием Бастилии, продолжилась провозглашением республики и привела к казни Людовика XVI. Эти события вызвали у Екатерины II ярость — посыпались репрессии против подданных Франции, был запрещен ввоз французской периодики, расторгнуты торговые договоры, и к 1794-му страны находились фактически в состоянии войны. Потому, безусловно, о названии российского города именем, производным из французской фразы, не могло быть и речи...
В ОТЛИЧИЕ от этой «сложносочиненной» и надуманной версии, которая (насколько нам известно) так и не нашла для себя место в наследии маститых краеведов и публицистов, «греческий след» в имени Одессы выглядит более убедительным. Так, первый летописец нашего города Аполлон Скальковский в одном из своем трудов цитирует историка и археолога Николая Мурзакевича, который говорит, что Хаджибей «переименован (1795) Одессою в воспоминание ближайшего древнего эллинского селения Ордессоса или Одиссоса (т.е. великого торгового пути)». Далее А. Скальковский утверждает, что название городу дала Императорская академия наук. Зачастую к этому добавляют, что имя «Одесса» было предложено «начальником гавани» адмиралом Иосифом де-Рибасом, который, в свою очередь, внял пожеланию митрополита Екатеринославского и Таврического Гавриила, якобы родом грека, знавшего о расположении в этих местах греческого селения — предтечи Гаджибея. Но почему этот самый Ордессос-Одиссос, или Одессос, как его теперь называют, столь кардинально сменил пол, а вместе с ним и прозвище? А потому, уверяют нас, что так измыслила и повелела все та же императрица, пожелавшая увеличить «женское присутствие» на карте государства. Еще сказали бы, что монархиня решила подарить городу завершающую букву своего имени (Екатерина — Одесса), а ведь теперь, гляди, уже и подхватят свежую мысль.
Безусловно, вышесказанное в своей совокупности тоже очень мудрено, но дело в том, что все это (пусть и теоретически) могло быть: и Екатерина, и Академия, и Гавриил с де-Рибасом, и... Одессос. Другое дело, что данную эллинскую колонию географы и летописцы размещали то к востоку, то к западу от будущего Гаджибея-Одессы. А еще хотелось бы услышать от знатоков древнегреческого языка — действительно ли в семибуквенном топониме «Одессос» (вовсе не похожем на иероглиф) скрыто такое пространное понятие, как «великий торговый путь»? Впрочем, выражение это помянуто здесь, по-видимому, не всуе. Известно, что именно сквозь черноморские берега пролегал великий «Восточный путь» (из Балтийского в Средиземное море), прозываемый еще и путем «из варяг в греки». Причем в качестве транзитных пунктов на ответвлениях этого водного (речного и морского) маршрута указывались небезызвестные нам острова — Хортица, Березань и Змеиный. С другой стороны, имеются указания, что корни у имени «Одессос» совсем не греческие, и переводится оно как «город на воде», что также вполне применимо к приморскому полису.
Ну, да и ладно! И ограничиться бы нам признанием топонимической оси «Одессос — Одесса», и жить бы, как в Греции, правда, не в сегодняшней, а в прошлой — той, в которой все было. Но кое-что смущает. Вот, к примеру, в деле популяризации и в псевдонаучном обороте существует такая порочная практика — когда доказать что-либо неочевидное доподлинно невозможно, проблему начинают заваливать ворохом столь же неоднозначных и противоречивых аргументов. Так, чтобы еще более утвердить (а надо ли?) расхожую легенду, указывают, что отнятые или завоеванные причерноморские города было модно именовать на греческий лад (Севастополь, Симферополь, Мариуполь или Евпатория, Феодосия и др.). Это, действительно, имело место и делалось с тем, чтобы потрафить государыне, которая пыталась реализовать так называемый «Греческий проект», ставивший целью «совершенное истребление Турции и восстановление древней Греческой империи...». Но проект этот был актуален лишь до середины 80-х годов, и если в названии Херсона, основанного в 1778-м, наличествуют эллинские корни (слово «херсон» переводится как «берег»), то уже спустя десятилетие взятый штурмом Очаков (1788 г.) сохранил в своем имени турецкие мотивы, будучи переиначенным из «Ачи-Кале». Чтобы подкрепить «прихрамывающую» версию, бросаются на чашу весов и «безграмотная» Императорская академия наук, «выдернувшая» пресловутый Одессос из-под турецкой в ту пору Варны и переместившая его на берег нынешнего Одесского залива, и «прогреческий автократ» — Екатерина, и митрополит Гавриил (в миру Бэнулеску-Бодони), к слову, не грек, а румын или молдаванин по происхождению, и даже абсолютный «не эллин» де-Рибас, к которому мы, впрочем, еще вернемся...
Конечно же, следует отдавать себе отчет, что оспаривать далеко не безукоризненные, но устоявшиеся «былины» трудно и, может быть, даже не слишком корректно. Но, с другой стороны, если не мы, то кто же? Вот уже, слава Богу, два «с гаком» века прошло со дня основания нашего с вами города. С тех пор далеко не праздный вопрос о происхождении имени «Одесса» и так «поседел», а ведь последующим поколениям едва ли будет легче разгадать эту историческую шараду. Представляется, что неразрешимость «именной» тайны определяется, прежде всего, тем, что проблема никогда не анализировалась системно, комплексно. Да, нам известны разрозненные и эпизодические высказывания по этой тематике, но они, увы, принадлежат перу «узких» специалистов: краеведов, археологов, филологов или, того хуже, современных писателей и журналистов. А ведь здесь необходимы знатоки в сфере топонимики (получившей свое название, к слову, от древнегреческих «topos» — место и «onoma» — имя), науки, которая зачастую результативно оперирует понятиями и фактами на стыке трех дисциплин: истории, географии, лингвистики. Располагает ли местная научная среда эрудитами столь широкого профиля? Если они и существуют, то глубоко законспирированы, поскольку на моей, уже, к сожалению, не слишком короткой памяти серьезных, аргументированных выступлений как-то не встречалось, одни только перепевы прошлых мифов. В Одессе, увы, лишь «улицы рассказывают», но сам город-то «молчит». Так не пора ли навалиться всем небезразличным скопом и если не решить застарелый ребус, то хотя бы попытаться сформулировать в его отношении консолидированный взгляд. Ведь не исключено, что сегодняшнее видение станет той базой, на которую будут опираться наши потомки при попытке решить проблему, а в том, что такие опыты еще будут иметь место — сомневаться не приходится.
Но это будет потом. А что же получаем в «сухом остатке» нынче? Во-первых, нами подвергнуты сомнению некоторые аспекты громоздкого «греческого варианта» и отброшена, как не соответствующая здравому смыслу и историческим реалиям, «французская языколомка». Однако просто «умыть руки» после сказанного — ужасно неконструктивно. Благо, мы знакомы с абсолютно новым, любопытным соображением по интересующему нас вопросу и предлагаем его, как минимум, в качестве адекватной замены одной из популярных версий...
Олег Де-Рибас.
(Окончание читайте в номере за 27 декабря).