|
Вой сирены, предупреждавший рабочих-судостроителей о воздушном налете, застал семнадцатилетнего слесаря корпусного цеха Бориса Галича у проходной. Надо было бежать в укрытие, но он побежал к стоящему у причала пароходу — заканчивать ремонт судна после нанесенных во время бомбежки повреждений. Да и не один Борис, несмотря на угрозу, спешил на рабочее место. Одесса, осажденная фашистскими дивизиями, держалась, как птица на двух крыльях, благодаря героизму бойцов на передовой и рабочих в заводских и фабричных цехах.
К вечеру судно, от которого и в этот день наши истребители отогнали вражеских бомбардировщиков, смогло стать под погрузку: его ждали вывозимые на Большую землю тяжело раненные фронтовики и семьи одесситов. Борис, уставший, возвращался в общежитие и по обыкновению подошел к газетной витрине, на которой висел свежий номер областной газеты «Чорноморська комуна». Обратил внимание на дату: 12 августа 1941 года. Прочитал заметку о том, как колхозники убирают и молотят хлеб под пулями противника: «35 тонн добiрної пшеницi вже завезено до млина...».
Что теперь делается в Березовке? Она ведь за чертой осады, на ее улицах — фашистские захватчики, в окрестных селах тоже. А где отец? Его, Дмитрия Васильевича, сын, уезжая в Одессу учиться, оставил на Буялыкской машинно-тракторной станции...
Не знал Борис, что Дмитрий Васильевич, главный механик МТС, за день до начала осады Одессы поехал туда выбивать запчасти, да так и остался там. Сориентировался и стал помогать механикам пригородной МТС. В том, что колхозы в близких к линии обороны селах, несмотря ни на что, убирали хлеб, было и его старание. Борис, прочитав в «Черноморке» призыв ко всем, кто может держать оружие, идти на передовую, откликнулся на этот призыв, и все мысли о родственниках отошли на второй план.
Спустя несколько дней добровольца (18 лет Галичу должно было исполниться лишь 13 октября) уже встречали в одной из траншей на запад от Дальника, где оборонялся 31-й стрелковый полк 25-й Чапаевской дивизии.
— Вот тебе личная «артиллерия», — тепло сказал командир взвода лейтенант Холостяков и вручил Галичу винтовку — трехлинейку образца 1891 года. — Пристреляешь по живым вражеским мишеням. У нас не соскучишься...
И впрямь, в бой взвод вступил в составе всего полка уже с самого утра. Удерживали оборону около сел Петерсталь и Фриденталь. Но на них навалилась после сильной артподготовки целая пехотная дивизия румын. Офицеры поднимали и гнали вперед то и дело залегавших солдат. Борис взял одного из офицеров на мушку, и тот свалился на землю на глазах у лейтенанта Холостякова.
— Слушай, Галич, да глаз у тебя что надо! — удивился меткости новичка командир взвода, присматривавший за ним.
Тем временем натиск врага усилился, его численное превосходство было многократным, да и танки появились.
31-й полк начал медленно отходить...
В последующие дни чапаевцы стойко отбивали атаки врага и не отступали. На счету у Бориса Галича насчитывалось уже несколько офицеров, сраженных во время румынских атак, по предложению лейтенанта Холостякова он был назначен командиром отделения.
Событием среди окопников стало то, как артиллеристы на своем корректировочном посту за Дальником чествовали генерала Петрова во время его очередного прихода 10 сентября. День-то какой был! Командиру 25-й Чапаевской исполнилось 45 лет. И на камбузе 411-й батареи кок приготовил по этому случаю жареного поросенка. На передовую подарок-сюрприз вез машиной-полуторкой начальник корпоста старший лейтенант Ишков. А тут налет вражеских самолетов. Ишков схватил завернутый в простыню поднос с поросенком — и в лесопосадку. Услышал «Давайте помогу» и, оглянувшись, увидел парня-пехотинца. От помощи не отказался. Налет прекратился, а подарок уберегли. Ишков, узнав, что пехотинец (а это был Галич, возвращавшийся из штаба после доставки донесения) из 31-го полка, предложил подвезти его своей полуторкой, потом поведал близкому к корпосту соседу, как благодарил генерал Петров за накрытый артиллеристами в честь его дня рождения окопный праздничный стол. А Галич пустил зту весть по всем траншеям на линии обороны за Дальником.
Мало радостных минут выпадало в дни осады Одессы. Враг бросал на штурм города все новые и новые дивизии. Бои ужесточались и продолжались днем и ночью. В телеграмме в Ставку Верховного Главнокомандования Военный совет Одесского оборонительного района сообщал, что стрелковые части имеют 42 процента недокомплекта начсостава. Только 12 сентября ранеными (учтенными в госпиталях) потеряно 1900 человек. И в Одессу шло пополнение воинскими подразделениями, техникой и вооружениями, под Григорьевкой высадился десант — полк морской пехоты.
А враг не унимался — атаковал, особенно в южном секторе, у Дальника. Борису Дмитриевичу Галичу никогда не забыть тех жарких боев, часто с рукопашными схватками. Не раз он возвращался в свою траншею с захваченными у противника винтовками и ручными пулеметами, ценными документами.
Особенно запомнился Галичу день 25 сентября, когда у Дальника на его глазах дал залп по врагу дивизион гвардейских минометов, впоследствии названных «Катюшами». Оказавшаяся в огненном аду атаковавшая фашистская пехота (все, кто уцелел), бросая оружие, засверкала пятками. Больше в тот день противник и носа не показывал из укрытий.
Одесса держалась! 26 сентября начальник генерального штаба сухопутных войск Германии Ф. Гальдер записал в своем дневнике: «Позавчера Антонеску принял решение просить немецкой помощи, так как румыны не смогут взять Одессу одни».
Тем не менее, обстановка на фронте складывалась так, что наши войска вынуждены были в скором времени оставить Одессу, оказавшуюся уже в глубоком тылу наступавших фашистских полчищ. Поэтому в октябре вопрос об эвакуации войск, оборонявших Одессу, Ставка решила. И решение это осуществлялось в глубокой тайне.
Во всяком случае, вспоминает Борис Дмитриевич, на линии обороны наши бойцы в первых числах октября ничего не знали о предстоящей эвакуации. Бои продолжались, атаки врага решающих успехов не имели, а одесские газеты писали о подготовке городского хозяйства, предприятий и пригородных колхозов к зиме.
И вдруг громкоговорители за вражескими траншеями начали призывать наших бойцов к сдаче, ссылаясь на то, что «большевики уходят из Одессы». Захваченные в плен офицеры тоже подтвердили, что им сказали о готовящемся уходе русских и что сопротивление будет слабым. «Языков» взяли в полосе обороны 25-й Чапаевскои дивизии, все бойцы, в том числе и Галич, это знали. Но никакого расслабления в траншеях не почувствовалось, а вот постепенный отвод отдельных подразделений начался. Это-то и засек противник. Снова усилились атаки. И снова Борис снимал своей снайперской винтовкой вражеских офицеров в атакующих цепях, и они откатывались.
О самом главном — одномоментном уходе наших войск с линии обороны — знали только члены Военного совета и командиры дивизий и полков. Но и для них день ухода определился лишь накануне.
Одним словом, своё восемнадцатилетие Борис Галич отметил 13 октября в блиндаже командира взвода среди боевых друзей, под все тем же Дальником. И некому было ему объяснить, что через три дня он оставит не только ближние подступы к Одессе, но и край, где сложилась судьба его прадеда, деда, отца, да и его самого, необычная судьба одной из ветвей рода Тараса Григорьевича Шевченко.
О том, что прадед — сын старшей сестры Тараса Григорьевича Екатерины — в семье Бориса, считай, не говорили. Ведь сын Екатерины Семен, бежавший из царского войска, пойманный и прогнанный сквозь строй, снова бежавший, оказался, в конце концов, за Днестром, в Аккермане. Там он купил паспорт умершего. Семен Антонович Красицкий прожил свою жизнь под именем Галича Калистрата Ивановича. После женитьбы у него родился сын Василий. Ему и передал, постарев, свое хозяйство ставший зажиточным крестьянин, имевший землю невдалеке от Одессы. Василий волею судьбы избрал себе в жены молодую вдову Марию — дочь морского офицера, погибшего во время Крымской войны. Мария воспитывалась в пансионе Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой, взявшей опеку над детьми павших героев. И вот стала Мария во втором браке крестьянкой. Зажиточной. Поселившись в Березовке вместе с отцом Василия, Калистратом Ивановичем, молодые нарожали трех сыновей и двух дочек. Дмитрий оказался третьим по возрасту. Он воевал в Первую мировую войну (посмотрите на снимок — вот он каким тогда был в мотоциклетных частях). В советское время работал участковым механиком в первой в СССР Шевченковской машинно-тракторной станции. Потом были другие МТС. Поездка за запчастями из Буялыка в Одессу в первые дни августа 1941 года и определила его участие в обороне города. К сожалению, Борис Дмитриевич не знал этого. В ночь на 16 октября он вместе с 31-м полком добрался в порт и на следующий день уже спускался по трапу парохода на причал Карантинной бухты в Севастополе.
Оборона Севастополя закончилась для Бориса Дмитриевича тяжелым ранением. Его вывезли на Кавказ. После госпиталя он еще оборонял и этот край, а когда ранило вторично, из госпиталя уже вышел комиссованным. На снимке того времени — посмотрите — на груди и знак «Снайпер», и орден Красной Звезды.
Послевоенную жизнь Борис Галич прожил в основном на Дальнем Востоке и Сахалине с верным другом — женой Марией Семеновной. Вернувшись в Одессу, овладел специальностью зубного техника. Из лаборатории-мастерской и вышел на пенсию. Очень сожалеет о том, что неизвестно, где похоронен отец, умерший в Одессе в 1944 году, не дождавшись сына.
Много ли осталось среди нас сегодня фронтовиков-участников обороны Одессы? Ой как немного! И я с особым чувством поеду в жилмассив Котовского поздравлять с 90-летием земляка и тезку Бориса Дмитриевича Галича. Поеду вместе с его двоюродным братом, моим березовским одноклассником и неизменным другом — Георгием Витальевичем Ангеловым, профессором Национальной академии пищевых технологий, тоже праправнуком Тараса Григорьевича Шевченко по его старшей сестре Екатерине. Думаю, нетрудно догадаться, что одной из волнующих тем в разговоре при нашей встрече с Борисом Дмитриевичем и Марией Семеновной будет предстоящее празднование 200-летия со дня рождения великого пророка и гения украинского народа — Тараса Григорьевича Шевченко. Потомки Тараса могут с чувством своего исполненного долга вести такой разговор!
Борис Дубров