|
|
   |
Роясь в старых бумагах, нашел вдруг пожелтевшую от времени рекомендацию в члены Союза писателей СССР, которую написал мне когда-то известный одесский писатель-маринист Иван Петрович Гайдаенко.
На «Аркадии Гайдаре» Иван Петрович ходил с нами на Кубу, а у меня в то время вышла в Москве повесть «Море на вкус соленое». Прочитав повесть, Иван Петрович там, в рейсе, и написал мне эту рекомендацию.
И хотя до этого в Одесском издательстве «Маяк» вышли две мои книги — «У чужих причалов» и «На морских перекрёстках», плавая старшим механиком, я не собирался становиться профессиональным писателем. И никаких дальнейших шагов по вступлению в Союз писателей не предпринимал.
Иван Петрович писал тогда очередную книгу о моряках и в том рейсе подолгу беседовал с нашими ребятами. И хотя в прошлом он сам был моряком, тем не менее, до мельчайших подробностей уточнял особенности работы мотористов, механиков, радистов и штурманов. А заходя по вечерам ко мне в каюту, интересовался, с какими капитанами мне приходилось работать, какие у меня, как стармеха, складывались с ними отношения и кто из них запомнился больше всего.
Штатным капитаном «Аркадия Гайдара» был Виктор Алексеевич Бовжученко. Но когда он уходил в отпуск, его подменял капитан Леонид Григорьевич Зинчик. Невысокого роста, но плотного сложения, он ходил валкой походкой, какой ходят моряки, проработавшие в море не один десяток лет. Умный, интеллигентный, начитанный, он, выступая перед экипажем, не стеснялся критиковать пароходское начальство, что в те времена было не просто не принято, но и опасно. А в сложных ситуациях принимал самые неожиданные решения.
Когда 22 июня 1941 года началась война, Леонид Григорьевич, тогда восемнадцатилетний паренек, только закончивший Одесский морской техникум, пошел добровольцем на фронт. Был разведчиком, получил несколько тяжелых ранений, но снова и снова возвращался в строй, и войну закончил в Берлине, расписавшись на стенах Рейхстага.
24 июля 1945 года был в Москве участником парада Победы в числе тех советских воинов, кто бросал фашистские знамена к подножию мавзолея. Демобилизовавшись, был принят штурманом в Черноморское пароходство. Перегонял из Гамбурга в Одессу немецкие суда, которые Советский Союз в счет репараций получал от поверженной фашистской Германии. Потом работал на пароходе «Чулым» на угольной линии Одесса — Мариуполь — Одесса, доставляя в Одесский порт донбасский уголь. А получив диплом капитана, стал работать подменным капитаном на судах дальнего плавания.
Леонид Григорьевич прекрасно играл на гитаре и знал множество одесских песен времен НЭПа — «Ужасно шумно в доме Шнеерзона», «Бублички», «Мурку», и во время затяжных рейдовых стоянок где-нибудь в Индии или Индонезии, где мы подолгу ожидали постановки к причалу, не давал скучать, знакомя нас по вечерам в кают-компании с этим одесским фольклором.
Одессу любил беззаветно, и иногда на тех же вечерах, отложив гитару, читал вслух «Одесские рассказы» Исаака Бабеля, «Гамбринус» Александра Куприна или «Время больших ожиданий», повесть об Одессе двадцатых годов прошлого столетия Константина Паустовского.
Вот об этом капитане я и рассказал тогда Ивану Петровичу Гайдаенко. Не знаю, написал ли что-то о нем Иван Петрович, но, рассказывая ему о Леониде Григорьевиче, я подумал, что мне уж точно нужно о нем написать. Что я вскоре и сделал. Но когда принес написанное в газету «Моряк», где я тогда часто печатался, зам. главного редактора Яков Григорьевич Кравцов, прочитав мой материал, тихо сказал:
— «Моряк» — орган парткома пароходства. А там не любят твоего капитана. Он выгнал с одного судна ставленника парткома, помполита. Выгнал за пьянство. Вот ему за это, наверно, и мстят. Писатель Юрий Усыченко тоже принес о нем очерк. Но партком не дал санкции на публикацию. Так что прибереги написанное для лучших времен.
Да, то, что я услыхал от Я. Г. Кравцова, было в характере капитана Зинчика. Он не жаловал тех, кто не вписывался в понятия его правил поведения. Так, однажды он списал с «Аркадия Гайдара» второго штурмана, который во время стоянки во вьетнамском порту Хайфон так напился при увольнении в город вьетнамской водки «Ла-Мойка», что матросы, которые были в его группе, еле дотащили его до судна.
Когда по возвращении в Одессу штурман был списан, капитана вызвали в отдел кадров, и инспектор, курировавший «Аркадий Гайдар», стал просить Леонида Григорьевича вернуть парня на судно. Оказалось, отец списанного штурмана работал инструктором парткома пароходства, и портить отношения с ним кадровику не хотелось. Но Леонид Григорьевич был непреклонен, и в следующий рейс мы снялись с новым штурманом...
Начал писать этот очерк, и мне стали вспоминаться разные истории, связанные в понятии береговых чиновников с неуживчивым нравом капитана Л. Г. Зинчика.
Стали мы, например, в Одессе в док судоремонтного завода. Для того, чтобы начать в машинном отделении сварочные работы, нужно было получить разрешение пожарной охраны завода. В течение нескольких дней мотористы протерли все масляные пятна на главном двигателе и на вспомогательных механизмах, убрали возле топливного сепаратора следы дизельного топлива, а возле вспомогательного котла следы мазута, не оставив нигде ни клочка грязной ветоши. Словом, сделали все, чтобы обеспечить при сварочных работах пожарную безопасность, о чем я и доложил капитану.
Когда я вошел к нему в каюту, там сидел прораб. Услыхав мой доклад, прораб усмехнулся и сказал:
— Начальница пожарной охраны завода — противная баба. Она лично придет выдавать вам разрешение на сварку. Спустится в машинное отделение и обязательно к чему-нибудь придерется. Но любит конфеты «Мишка на Севере». Приготовьте коробочку этих конфет, и когда придет, дайте ей, и тут же получите разрешение. Все так делают, чтобы не задерживать ремонт судна.
Услыхав это, Леонид Григорьевич согласно кивнул:
— Конечно, угостим даму. Скажите ей, когда она к нам пожалует, пусть идет не к стармеху, а ко мне. Я к тому времени приготовлю для нее подарок.
Когда прораб ушел, капитан спустился в машинное отделение и сам проверил нашу готовность к безопасному проведению сварочных работ. А вернувшись к себе, написал об этом рапорт на имя директора завода, указав при этом, что для выдачи разрешения на огневые работы начальница пожарной охраны завода требует коробку конфет «Мишка на Севере».
Надо было видеть выражение лица этой особы, когда на следующий день, в предвкушении получения подарка, она зашла к капитану и прочла рапорт на имя директора завода, который ей дал капитан с просьбой отдать этот рапорт секретарше директора!..
А вот еще случай.
13 января 1972 года теплоход «Моздок», снявшись в густом тумане на Вьетнам, выйдя за Воронцовский маяк, столкнулся с болгарским танкером «Лом», и, получив пробоину, начал тонуть. А на танкере от сильного удара снесло капитанский мостик, и все, кто на нем был, погибли. Капитан «Моздока» успел дать «SOS». К тонущему судну подошли портовые буксиры и сняли экипаж. Но теплоход затонул.
Так вот. Такой же туман в январе накрыл однажды Одесский порт, когда «Аркадий Гайдар», закончив в порту погрузку, должен был сниматься в рейс на Индию. Капитаном был тогда у нас Леонид Григорьевич Зинчик. Поздним вечером он зашел ко мне и сказал, что будем стоять до утра — ждать, чтобы разошелся туман. И тут дверь распахнулась, и в каюту ворвался диспетчер порта. Не поздоровавшись, он закричал:
— Капитан, вы почему стоите?! Я же вам несколько раз звонил, чтобы вы снимались! Нужно освободить причал! Заказывайте таможню и пограничников — и уходите!
Леонид Григорьевич, собравшись было уже уходить к себе, сел, закурил и, разгоняя рукой сигаретный дым, спокойно сказал:
— Не вы ли давали такую же команду «Моздоку»? Я не хочу повторить его участь. А снимусь, когда улучшится видимость.
Яростно хлопнув дверью, диспетчер убежал. А вскоре на моем столе зазвонил телефон. Звонил дежурный диспетчер пароходства, требуя к аппарату капитана. Леонид Григорьевич взял трубку, послушал и сказал:
— Вас понял. Пришлите мне письменный приказ за вашей подписью. Я покажу его прокурору — как во имя плана, о котором вы говорите, вы топите суда!
Никакого письменного приказа диспетчер не прислал, и мы ушли, как и говорил капитан, утром, когда разошелся туман. Но долгое время, несмотря на выполнение и перевыполнение рейсовых заданий, премиальных денег, которые полагались экипажам судов в таких случаях, не получали...
А вот еще пример, характеризирующий капитана Л. Г. Зинчика. Пришли мы как-то на Дальний Востоку, в Находку. Не помню, с каким пришли грузом. Но порт был полон судов, и нам пришлось ждать начала выгрузки на дальнем рейде Находки, за мысом Астафьева.
Пришли мы в Находку из Одессы, и за время долгого перехода через Индийский океан у нас начал течь дейдвудный сальник. Нужно было вызывать водолазов, чтобы они со стороны моря законопатили сальник, а мы со стороны гребного вала, который через этот сальник выходит наружу и где на вал насажен винт, сменили размочаленную сальниковую набивку на новую. Кроме того, мне нужно было предъявить инспектору Регистра вспомогательный котел, срок документов на который подошел к концу.
По нашей заявке пришел водолазный бот и приехал инспектор Регистра. Водолазы начали работать под кормой, наши мотористы во главе со вторым механиком приготовились по команде водолазов сменить в дейдвудном сальнике набивку, а я с инспектором Регистра спустился в машинное отделение и предъявил ему заранее очищенный и подготовленный к осмотру котел.
Осмотрев котел, инспектор вернул мне ручной фонарь, который я дал ему для осмотра котла, вытер ветошью руки, и мы поднялись ко мне в каюту, где инспектор стал продлевать документы на право дальнейшей эксплуатации котельной установки.
На радостях, что с котлом все так быстро закончилось без замечаний, я предложил инспектору вместе съехать на берег и пообедать в каком-нибудь ресторане. Он согласился, и я пошел сказать капитану, что еду с инспектором Регистра на берег. Леонид Григорьевич был на капитанском мостике, рассматривая в бинокль стоявшие на рейде суда. Выслушав меня, кивнул, пожелав нам приятного аппетита.
На берег нас доставил рейдовый катер, ходивший по расписанию каждый час. Но пока мы ехали, я вспомнил, что забыл сказать второму механику, чтобы не отпускал водолазов, пока не убедится, что сальник с новой набивкой не пропускает воду.
Поэтому, когда мы сошли с катера на берег, я сказал инспектору Регистра, что зайду в диспетчерскую порта и свяжусь по радиотелефону с судном.
В диспетчерскую мы зашли вдвоем, и я попросил дежурного связать меня с «Аркадием Гайдаром». Но как только я сказал название судна, диспетчер вскочил и закричал:
— Вы кто? Стармех? А чего вы здесь? Ваше судно тонет! Капитан только что дал аварийную!
Инспектора Регистра как ветром сдуло. А я сломя голову бросился на причал и стал упрашивать капитана рейдового катера отвезти меня за мыс Астафьева к месту якорной стоянки «Аркадия Гайдара».
За деньги капитан согласился. И пока мы ехали по огромному рейду к мысу Астафьева, за которым стоял тонувший, как сказал мне диспетчер, мой теплоход, мне рисовалась страшная картина: водолазы не уплотнили как следует дейдвудный сальник, мотористы вынули старую набивку, и вода хлынула в туннель гребного вала, затопив машинное отделение!
Когда мы подошли к мысу Астафьева, за которым стоял «Аркадий Гайдар», я зажмурил глаза и представил, что сейчас увижу торчащие из воды наши мачты. Но, открыв глаза, увидел ту же картину, какая была, когда мы с инспектором Регистра покидали судно. «Аркадий Гайдар» стоял на прежнем месте, и ветер весело развевал кормовой флаг и поднятый на мачте флажный сигнал, обозначающий, что под кормой работают водолазы.
Когда, спрыгнув с катера на наш трап, я взбежал на капитанский мостик, то увидел Леонида Григорьевича, сидевшего на высоком стуле, каким пользуются при проходе каналов лоцманы, и читающего «Конармию» Бабеля. Увидев меня, он захлопнул книгу и удивленно спросил:
— В чем дело? Почему вы вернулись?
— Как почему? Вы же дали аварийную, что судно тонет!
— Ага, — спокойно ответил Леонид Григорьевич. — И уже дал отбой. А аварийную дал потому, что, как только вы уехали, на мостик поднялся старшина водолазов и заявил, что они уезжают на обед. А работу с сальником закончат к вечеру. Ну, я и закричал: «Какой обед? Даю аварийную!». И дал. Езжайте назад, а то обед в ресторане остынет!
Вот таким был незабвенной памяти Леонид Григорьевич Зинчик, капитан, которого не любили береговые чиновники.
Аркадий Хасин