|
|
   |
Совсем недавно, 1 сентября, человечество отметило очередную, 78-ю годовщину начала Второй мировой войны. Самой кровавой бойне в истории планеты предшествовало подписание между сталинским и гитлеровским режимами пакта Молотова — Риббентропа. Теперь 23 августа, когда Германия и Советский Союз подписали договор о ненападении, уже десять лет отмечается в Европе день памяти жертв сталинизма и нацизма.
Напомним, что пакт предусматривал невмешательство СССР в грядущий конфликт Третьего Рейха с Польшей и странами Запада, а также предоставлял возможность возвращения Советским Союзом территорий, утраченных Россией после Первой мировой войны. А тайный протокол к договору о ненападении, о котором стало известно уже после падения Берлина, определял сферу взаимных интересов обоих государств — Германии и СССР — в Восточной и Северной Европе, а также регулировал раздел Польши.
Итак, 89 лет назад, 17 сентября 1939 года, на польскую территорию вошли советские войска, ударив с тыла по полякам, которые изо всех сил бились против немцев. В книге известного украинского писателя Юрия Винничука «Цензор снов» хорошо описано, как отчаянно и успешно сопротивлялся немцам Львов, где поляки и украинцы, забыв о распрях, сражались бок о бок до 22 сентября, пока в город не вошла... Красная армия.
Территориальный раздел Польши между СССР и Германией был завершён подписанием договора о дружбе и границе от 28 сентября 1939 года и дополнительного протокола к нему от 4 октября того же года. Во Львове и Бресте прошли совместные парады нацистских и советских войск. В 1940 году к СССР были присоединены страны Балтии, Бессарабия и Северная Буковина, а также ряд финских территорий, захваченных в результате советско-финской войны, длившейся с 30 ноября 1939 года по 13 марта 1940 года, за развязывание которой Советский Союз был исключен из Лиги Наций как государство-агрессор.
Одна из главных идей романа Оксаны Забужко «Музей оставленных секретов» состоит в том, что прошлое никогда не исчезает. Оно незримо присутствует в нашей жизни, даже если мы этого и не чувствуем, погруженные в день сегодняшний. И это не плохо и не хорошо. Это просто та реальность, которая есть и из которой мы не можем вырваться.
Не могу не согласиться с этим суждением. Каждый раз, посещая Балтию, я не могу забыть, что для жителей этих стран мой отец в свое время был оккупантом. Начав свою военную службу еще в 1935 году и закончив ее в 1960-м в чине капитана второго ранга, он был в рядах советских войск, которые в сентябре 1939 года вошли на территорию Эстонии, Латвии и Литвы. С ноября этого же года принимал участие в войне с Финляндией, так же, как и мой дед по маминой линии.
Я навсегда запомнил восторженные рассказы отца о его пребывании в Таллинне в 1939—1941 годах, где он, родившийся в 1917 году в Черкассах и в полной мере познавший все «прелести» советского быта, впервые увидел электроплиту на кухне дома, куда был поселен на постой. Что же касается туалета, то тот, по его словам, был выложен таким белым кафелем, что там, казалось, пахло молоком!
Отношение местных жителей к советским военнослужащим, по рассказам отца, поначалу было вполне лояльным, если не сказать дружественным. Когда войска только входили, эстонские полицейские, приветствуя их, отдавали честь. Встречать новый, 1940-й год отец был приглашен к хозяину дома, где жил. А содержатель публичного дома, расположенного по соседству с их военным аэродромом, приходил к командиру части выяснять, почему красные офицеры не приходят в его заведение, ведь он специально из Швеции привез новых девушек!
О том, как проходила «советизация» Эстонии, отец, будучи до конца жизни сознательным коммунистом, мне не рассказывал. Однако вспоминал, что уже через год пребывания здесь Советской армии все изменилось. Когда накануне встречи уже 1941 года их машина заглохла, не доехав до Таллинна, и они, греясь, бегали вокруг нее, то пистолеты держали наготове, а вдалеке слышались выстрелы.
Теперь-то я знаю, почему дружелюбное отношение к армии, пришедшей якобы для оказания помощи и защиты, изменилось на противоположное, а мой отец и его товарищи стали для эстонцев оккупантами. Искоренение «эксплуататорского элемента» в Эстонии коснулось едва ли не трети населения маленькой страны. Благо, мой отец служил в морской авиации Балтийского флота и едва ли был причастен к репрессиям. Надеюсь...
Так уж сложилось, что больше мой отец в Эстонии не побывал, хотя мечтал об этом. Я же, приехав в первый раз в Таллинн несколько лет назад, своим эстонским друзьям и знакомым принялся рассказывать об этой его мечте и воспоминаниях.
Однако вначале я наткнулся на вежливое молчание. А потом мне корректно объяснили, что Советская армия для нынешних жителей Балтии была, есть и остается однозначно оккупационной. И восторги моего отца по поводу их страны — того же рода, как если бы ветеран немецкого вермахта делился с нами своими восторгами по поводу пребывания в период войны на территории Украины.
Германия, правда, уже давно покаялась и всячески старается исправить то, что наделала тогда. А вот у нас, не говоря уже о России, с покаянием как-то не спешат. Считается, что нападение Германии в 1941 году, последующая война и победа в 1945-м все списала. Но ведь 1939—1940-й тоже были!
И когда мне довелось побывать в Хельсинки, я и тут не мог не ощущать свою неразрывную связь с нашим прошлым. Во время советско-финской войны мой отец в составе 1-го минно-торпедного полка авиации Краснознаменного Балтийского флота как стрелок на ДБ-3 (дальнем бомбардировщике) участвовал в нескольких налетах на Хельсинки. Так что и посещение столицы Финляндии стало для меня своеобразным походом по «местам боевой славы» отца.
Про этот эпизод он, правда, много не рассказывал. Для искреннего советского патриота, каким он был (или старался выглядеть таковым в воспитательных целях) и сам характер той «зимней» войны, однозначно захватнической со стороны СССР, и позорное ее ведение советскими войсками, были не очень приятны. К тому же он как-то проговорился, что самым страшным на той войне было не погибнуть, а попасть в плен. Это означало, во-первых, репрессии по отношению к семье плененного, а во-вторых, расстрел или большой срок лагерей для освобожденного из плена. Помню, как отец с моим дедом обсуждали судьбу одного летчика, который не успел застрелиться, когда его сбили финны... Его семью сразу выслали в Сибирь, а потом летчика расстреляли после освобождения из плена в 1940 году.
С тех жутких времен прошло уже более 70 лет, и, конечно же, я не сомневался, что следов восьми бомбардировок советской авиацией Хельсинки периода «зимней войны» уже давно нет. И все же поневоле как-то успокоился, увидев обилие величественных старинных зданий и даже такую деталь старины, как деревянная беседка начала ХХ века в центральном сквере: значит, к счастью, не слишком разрушительно отец и его боевые товарищи тут воевали.
Уже давно нет в живых ни отца, ни деда, не по своей воле ставших сначала оккупантами, а потом освободителями. И уж едва ли я могу чувствовать какую-то ответственность перед своими эстонскими друзьями за то, что их родственники погибли в Сибири, вывезенные туда в 40-м году или после 45-го. И все же, все же...
Олег Владимирский