|
|
   |
В тропиках сумерек нет. Как только солнце садится за горизонт, сразу наступает темнота. И если это в океане, в тихую погоду в воде, как в зеркале, отражаются звезды.
В один из таких жарких тропических вечеров, когда теплоход «Аркадий Гайдар», на котором я плавал старшим механиком, шел из Одессы на Кубу, я услыхал от старшего помощника капитана Василия Михайловича Дмитренко историю, связанную с великим немецким композитором Людвигом ван Бетховеном.
Мы шли в Атлантическом океане, и океан был настолько спокоен, что, казалось, мы плывем по тихому озеру. В небе стояла полная луна, океан курился лунным дымом, и от наших бортов с шумом разлетались стайки летающих рыб. А за кормой бежал от винта длинный пенистый след.
Наш старший помощник был большим любителем классической музыки. У него были диски с записями произведений великих композиторов, и стоило ему смениться с вахты, как из его каюты начинали слышаться торжественные звуки Первого концерта для фортепьяно с оркестром Чайковского в исполнении гениального пианиста — одессита, выпускника школы Столярского и Одесской консерватории, народного артиста СССР, Героя Социалистического Труда, лауреата Сталинской и Ленинской премий Эмиля Гилельса.
Присутствие в экипаже таких людей, как Василий Михайлович, придает каждому дню в дальнем плавании особое своеобразие. С ним интересно было говорить не только о музыке, но и о литературе, театре, и я знал, что когда Василий Михайлович уходит в отпуск, нет дня, чтобы он не посетил Одесский оперный театр или филармонию.
Свою любовь к классической музыке Василий Михайлович старался передать и нам. По вечерам он приносил в кают-компанию магнитофон, ставил какой-нибудь диск с записью концерта Брамса или Рахманинова и перед тем, как начать прослушивание концерта, рассказывал биографию композитора и интересные факты из его жизни.
Так, например, о Брамсе мы узнали такой факт. Один почитатель композитора, встретив Брамса возле его дома, восторженно воскликнул: «Представляю, что будет написано на стене этого дома после вашей смерти!» На что Брамс меланхолично ответил: «Сдается квартира».
А о Рахманинове мы узнали, что премьера Первой симфонии композитора закончилась полным провалом из-за плохого исполнения ее оркестром и новаторской сущности этого произведения, опередившего свое время. И это привело к серьезной нервной болезни композитора...
Так вот. В тот вечер, с которого я начал этот рассказ, стоя с Василием Михайловичем у борта и любуясь застывшим под луной океаном, я узнал, что название «Лунной сонаты» Бетховена появилось, когда великого композитора не было уже в живых.
Бетховен назвал свою сонату «Соната в духе фантазии». А его друг поэт Людвиг Рельштаб при первых звуках сонаты, медленных и печальных, представлял себе застывшее под луной озеро и плывущую по ней одинокую лодку. Поэтому он и назвал эту великую музыку, переходящую в финале в яростный сметающий все на своем пути ураган, «Лунной сонатой».
Все это Василий Михайлович узнал, когда был в туристической поездке по Германии. В Бонне, где родился, жил и писал свою музыку Бетховен, Василий Михайлович посетил его дом, превращенный в музей. И там он узнал много подробностей из жизни великого композитора.
Жил Бетховен одиноко, увлеченный только музыкой. Свою знаменитую «Лунную сонату» он написал в 1801 году. В тот год Бетховен переживал не лучшее время своей жизни. С одной стороны, он был успешен. Его произведения становились все более популярными, его приглашали в знаменитые аристократические дома Бонна и Вены. Тридцатилетний композитор производил впечатление жизнерадостного, счастливого человека. Но в душе Бетховена терзали глубокие переживания. Он стал терять слух. Это было страшной бедой. Причины болезни так и остались неизвестны. Возможно дело было в чрезмерном напряжении слуха или в простом воспалении ушного нерва. Как бы то ни было, невыносимый шум в ушах мучил Бетховена и днем, и ночью. И врачи ничем не могли ему помочь. Композитору приходилось стоять очень близко к эстраде, чтобы слышать звуки оркестра. Он с трудом различал слова говоривших с ним людей. Он скрывал свою глухоту, никому не признаваясь, что он плохо слышит.
В это время в его жизни появилась юная Джульетта Гвиччарди. Ей было 18 лет. Она обожала музыку и стала ученицей великого композитора. Бетховен влюбился в нее. Он всегда видел в людях только хорошее. И Джульетта представлялась ему совершенством, невинным ангелом, сошедшим к нему для утоления его тревог и печалей. Его пленили жизнерадостное добродушие и общительность юной ученицы. С ней он снова почувствовал вкус к жизни. Он стал чаще выходить в свет, снова стал радоваться простым вещам — музыке, солнцу, улыбке возлюбленной.
Бетховен мечтал, что вот-вот назовет Джульетту своей женой. Наполненный счастьем, он начал работу над сонатой, ставшей вскоре знаменитой. Но мечтам композитора не суждено было сбыться. Ветреная и легкомысленная Джульетта завела роман с аристократом графом Галленбергом. Ей стал неинтересен глухой и малообеспеченный композитор, да еще из простой семьи.
Очень скоро Джульетта стала графиней Галленберг, и соната, которую Бетховен начал писать в состоянии счастья, восторга и трепетной надежды на женитьбу, была закончена в гневе и ярости. Ее первая часть медленная и нежная, а финал звучит, как яростный ураган!
После смерти композитора в его письменном столе нашли письмо, в котором он писал, как много для него значила Джульетта и какая после ее измены на него нахлынула тоска. Мир композитора рухнул. И жизнь потеряла смысл. Умер Бетховен в 1827 году в возрасте 57 лет в глубоком одиночестве. Но за его гробом шли толпы людей, почитателей его великой музыки...
После этого рассказа Василий Михайлович повел меня в свою каюту и поставил на магнитофон диск с записью «Лунной сонаты» в исполнении того же Эмиля Гилельса.
Слушая эту завораживающую музыку, ее медленные печальные аккорды вначале и потом, когда мелодия начинает расти, подниматься, перерастая в бурю, в ураган, я подумал, что любой человек, который далек от знакомства с классической музыкой, слушая эту сонату с ее страстным финалом, несмотря на все жизненные невзгоды, будет смотреть на мир с неиссякаемым оптимизмом...
С тех пор, когда я работал на теплоходе «Аркадий Гайдар» с Василием Михайловичем Дмитренко, прошло много лет. И вот недавно, живя уже в Германии, я был приглашен одним из моих друзей, который живет в Бонне, приехать к нему в этот город.
Мой друг рассказал, что у них создан Клуб одесситов, членами которого являются уехавшие в разное время из Одессы учителя, инженеры, музыканты, врачи и люди других профессий. На заседаниях Клуба они вспоминают самые красивые уголки Одессы, проводят музыкальные вечера и устраивают читки произведений писателей-одесситов, ставших классиками мировой литературы — Исаака Бабеля, Валентина Катаева, Эдуарда Багрицкого, Юрия Олеши, Льва Славина и Веры Инбер.
За те несколько дней, что я провел в Бонне, мне не удалось попасть на заседания этого Клуба. Но зато я побывал в доме-музее Бетховена, о котором мне рассказывал Василий Михайлович Дмитренко. Старинный трехэтажный дом-музей великого композитора находится в центре города на улице Боннгассе, 24. Вход в дом-музей стоит 6 евро. Надев наушники и взяв в руки пульт, который вам предлагают при входе, вы можете услышать экскурсовода на любом европейском языке, включая русский.
Полы в доме паркетные, натерты до блеска, но скрипят от шагов многочисленных посетителей. Все здесь сохранилось таким, каким было при жизни Бетховена. Написанные его рукой многочисленные партитуры произведений, любимые его безделушки, на стенах его портреты, написанные известными художниками, и тот самый рояль, на котором сочинялись его великие творения. Рядом с роялем на отдельном столике лежат две скрипки. Одна небольшая, альт, на которой Бетховен играл еще будучи маленьким мальчиком. А вторая, «взрослая» с поломанным грифом, растрескавшейся декой и порванными струнами имеет необыкновенную историю, связанную с «Лунной сонатой».
Эта скрипка принадлежала профессору Мюнхенской консерватории Готлюбу Веберу. В 1938 году, когда по всей Германии нацисты громили еврейские магазины и поджигали синагоги, самого лучшего студента-еврея Мюнхенской консерватории погромщики выволокли из дома, избили и посадили в тюрьму.
Профессор, воспитанный в лучших традициях немецкой культуры, возмущенный действиями нацистов, написал письмо самому канцлеру Германии Адольфу Гитлеру. За что тоже был арестован и отправлен в концлагерь Дахау.
Там по вечерам в лагерном бараке после каторжного трудового дня он играл заключенным «Лунную сонату» Бетховена. Эта великая музыка выражала всю глубину человеских страданий, призывая в финале к торжеству жизни.
Профессору Веберу не суждено было дожить до освобождения из концлагеря. Он умер от непосильной каторжной работы. Но его скрипка, на которой в
концлагерном бараке исполнялась «Лунная соната», была передана одним из заключенных в дом-музей Бетховена...
Глядя на эту скрипку, бывшую, как и ее хозяин, узницей концлагеря Дахау, я вспомнил других музыкантов, заключенных Львовского концлагеря «Яновский», организованного нацистами, оккупировавшими Львов в сентябре 1941 года на окраине города на улице Яновского. Во время истязаний, пыток и расстрелов заключенных в лагере всегда играла музыка. В числе заключенных оркестрантов были профессор Львовской консерватории Штрикс, дирижер Львовского оперного театра Мунд и другие известные еврейские музыканты. Играли они одну и ту же печальную мелодию, похожую во вступительной части на «Лунную сонату» Бетховена. Эту мелодию заключенные концлагеря называли «Танго смерти».
По вечерам оркестр заставляли играть под окнами стоявшего на территории лагеря дома коменданта лагеря для услаждения его жены, любившей прямо с балкона дома стрелять из снайперской винтовки в кого-нибудь из заключенных.
За несколько лет оккупации нацистами Львова в Яновском концлагере было уничтожено 140 тысяч человек!
Накануне освобождения концлагеря частями Советской армии в июле 1944 года нацисты выстроили круг из 40 человек оркестра, и охрана лагеря окружила музыкантов плотным кольцом. Комендант приказывал одному из музыкантов выйти в центр круга. Человек выходил, клал на землю свой инструмент и раздевался до гола. Гремел выстрел и музыкант падал замертво.
В захваченных документах гестапо была найдена фотография расстрела этого оркестра, которая была одним из обвинительных документов на Нюрнбергском процессе.
Вот такие воспоминания нахлынули на меня в доме-музее Бетховена...
Выйдя на улицу, я решил побродить по городу. Был теплый летний день. Я знал, что до 1989 года, когда была разрушена Берлинская стена и две Германии, разделенные после Второй мировой войны на ФРГ (Федеративную Республику Германии) и ГДР (Германскую Демократическую Республику, находящуюся под диктатом Советского Союза), соединились в одно немецкое государство. И до этого события Бонн был столицей ФРГ. В городе было много старинных зданий, которые мне захотелось осмотреть.
Я вошел в Кафедральный собор, где у входа на бронзовой доске писалось, что этот собор посетили во время своих визитов в Бонн президент США Джон Кеннеди и президент Франции Шарль де Голь.
В полумраке собора мерцали свечи. Слева — поминальные, справа — заздравные. А из глубины алтаря на меня печально смотрела Богородица, пресвятая Дева Мария. Мерцание свечей отражались в ее глазах, и они казались живыми.
Потом я осмотрел старинную городскую Ратушу и древнюю двойную церковь, построенную в XII веке и названную «двойной», потому что она имела два алтаря. Верхний, где молилась городская знать. И нижний, где молились простолюдины.
Когда я направился к дому моего друга, где меня ждали с ужином, стемнело, и над городом взошла луна.
В немецких городах спать ложатся рано, и вечерние улицы почти пусты.
Я шел по пустынной улице и вдруг увидел фонтан. Его струи серебрились в свете луны, и мне показалось, что я снова в океане и за кормой теплохода бежит от винта длинный пенистый след. Фонтан тихо шелестел, и этот звук напомнил мне печальные вступительные аккорды «Лунной сонаты».
Постояв возле фонтана и всполоснув лицо его прохладной водой, я пошел дальше...
Аркадий Хасин