|
|
   |
Не впервые в своей истории Одесса переживает моровое лихо, эпидемию, пандемию. Были напасти пострашнее сегодняшней, что, конечно, не означает, что сегодня позволительно расслабляться. О «моровой» странице биографии города и о судьбах людских рассказывает краевед Олег ГУБАРЬ, лауреат нашего газетного конкурса «Люди дела», Почетный гражданин Одессы.
НА СВОЕМ недолгом, по сравнению с другими европейскими городами, веку Одесса успела пережить многое. Одним из самых чудовищных испытаний в начале ее пути была чумная эпидемия 1812-1813 годов. Читатели едва ли сознают, каково пришлось первой, по существу, генерации одесситов, только-только с огромным трудом обосновавшихся на весьма негостеприимных берегах.
Несмотря на все трудности, стараниями герцога Ришелье (которому пришлось укрощать заразу в огромном регионе, в частности, в ужасно пострадавшем Крыму) и его самоотверженной команды центральная часть Одессы стала обретать нынешние очертания. Сложилась сетка кварталов. Функционировали Гостиный, Мясной, Щепной, Дегтярный, Кузнечный, Овсяный, Рыбный ряды, Лесной рынок, Греческий базар, трактирные заведения. Работали Городской госпиталь и Городской театр, почтовая контора, мужской и девичий благородные институты, частные пансионы. Достроили греческую Свято-Троицкую церковь, Преображенский собор, римско-католический храм. Финансировалась даже певческая и музыкальная капелла.
По морскому берегу, Водяной балке, близ формирующейся Молдаванской Слободки, на Пересыпи действовали кирпично-черепичные, салотопные, канатные, пивные, водочные заводы, обустраивались обширные садоводческие хозяйства. С каждым годом возрастали обороты порта, усиливался приток гуманитарных и материальных ресурсов, формировались крепкие этнические и конфессиональные общины. Многострадальные пионеры уже стали было различать некие заманчивые горизонты, как в Одессу нагрянула чума.
Появление «чумной заразы», мягко говоря, прошляпили, чтобы впоследствии сполна расплатиться не столько даже за халатность, сколько за нездоровый рационализм, а именно за опасение потерять коммерческие выгоды. По архивным материалам выясняется, в частности, что в начале эпидемии умерших от заразы горожан хоронили на общем, то есть Городском, кладбище и лишь позднее — на обособленных погостах, которых понадобилось гораздо больше, чем можно было предположить.
В августе 1812 года много шума наделала гибель трех актрис из труппы итальянских антрепренеров Монтовани и Замбони — «содержателей Городского театра»; 29-го числа обеспокоенный судьбой горожан градоначальник ввел чрезвычайное положение.
Одесса разделялась на 13 санитарных частей, во главе которых стояли избранные комиссары и их помощники из самых авторитетных и благонадежных граждан. В их числе — купцы Амвросио, Андросов, Голиков, Инглези, Косовский, Кошелев, Ксенис, Мясников, Ростовцев, Сикар, чиновник Вейс и другие. В их задачу входило составление локальной описи домов, ежедневный двукратный их обход с целью выявления заболевших. Если больной обнаруживался, призывался медицинский чиновник для освидетельствования, и в случае явного и даже сомнительного диагноза таковой горожанин отправлялся в госпиталь. При этом дом опечатывался и брался под охрану во избежание мародерства и выноса зараженных вещей.
Далее принималось решение: сжечь оные вещи или подвергнуть очистке. Одесситам вменялось в обязанность дважды в день окуривать помещения, запрещалось принимать гостей. Категорически возбранили продажу second hand. На первых порах следовало наблюдать, чтобы не было скопления людей в питейных домах и других общественных местах. Закрыли дома терпимости, а всех проституток собрали в одном карантинном помещении, под страхом строгого наказания запретив принимать посетителей, каковые в случае задержания несли равную ответственность.
Позже, по объявлению общего карантина, горожанам вообще запретили появляться в общественных местах, даже храмы закрылись.
СЛОЖИЛАСЬ ситуация, при которой зараженные на тот момент лица изолировались в Городском госпитале, «подозрительные» — в остроге, а многие граждане, прежде арендовавшие жилье, приезжие, мореходы и прочие — во временных карантинах, один из которых, например, находился в начале будущей Канатной улицы со стороны Карантинной, в доме руководителя Строительного комитета, военного инженера Ферстера, другой — в доме купца Прохорова, третий — в доме полковника Черненко и др. Для снабжения изолированных одесситов была создана продовольственная комиссия под началом рачительного купца Крамарева. Представьте себе, сохранились архивные записи о том, сколько доставленных морем из Херсона головок капусты, кореньев петрушки, сельдерея, брюквы, моркови, свеклы, лука получил тот или иной комиссар или его помощники.
В карантины поставлялась провизия, вода, топливо, свечи, дезинфицирующие средства (в первую очередь, уксус), посуда, одежда; причем немало авансом отдавали сами комиссары, с которыми рассчитывались уже после прекращения эпидемии. Во исполнение обрядов для иудеев создали отдельный карантин, куда привозили и морскую воду.
Выдающуюся роль в ликвидации «чумной заразы», помимо де Ришелье и комиссаров, сыграли военный комендант города Кобле, полицмейстер Мавромихали, карантинный инспектор Россет, члены Строительного комитета коммерции советник Рено, военный инженер Круг и др. Но главными героями этих катастрофических событий сделались, понятно, городские медики, в первую очередь, казенные.
...Иван Францевич (Джованни Франческо) Капелло, высококвалифицированный врач, обосновался в Одессе не позднее 1802 года и несколько позже был первым руководителем Городского госпиталя. Он обучался за границей, российского диплома не имел, тем не менее, совмещал должность по госпиталю, то есть Городской больнице, со службой «городовым врачом» да еще имел частную практику. В больнице Капелло был полновластным хозяином, и в 1808 году ему подчинялись смотритель (эконом), лекарский помощник, повитуха, мужская и женская палатная прислуга.
Тогда же подрядчик купец Кирилл Антонов оградил госпиталь забором и соорудил баню. Госпиталь строился в 1805-1806 годах соотечественниками Капелло — небезызвестными Витторио Поджио и Франческо Фраполли.
Можно представить себе, что творилось здесь в разгар эпидемии, если учесть вместимость корпуса, скажем, в 1809 году: от 50 до 58 пациентов. По данным такого серьезного автора и современника событий, как барон Габриель де Кастельно, численность погибших составила 2656 человек, причем он приводит скорбную статистику отдельно по портовому карантину, отдельно по лазарету, то есть госпиталю, отдельно по городу. Другими словами, эпидемия произвела казнь каждого десятого одессита. Половина из них скончалась как раз в Городской больнице, и ее главный медик постоянно находился, что называется, на переднем крае.
Сегодня трудно себе представить, каково приходилось медперсоналу буквально в логове чумы, которая наводила ужас на целые страны и регионы как одно из самых коварных и разрушительных стихийных бедствий. Знаете, кто, кроме медиков и полицейских, имел непосредственный доступ к зачумленным? Преступники и добровольцы, вызвавшиеся ухаживать за ними на определенных условиях. Первые в случае благоприятного для них исхода оправдывались и освобождались подчистую, вторые требовали весьма значительного вознаграждения. В ту пору погибла и часть обслуживавшего заболевших персонала: имена неизвестны.
МНЕ удалось найти информацию о том, что некий «грек Иван» (в архивных документах фамилия не упоминается) согласился обслуживать зараженных за 1000 рублей. Поразительно, что, подвергая свою жизнь непрестанной опасности, он не заразился и пережил великое множество своих подопечных. Восхищенный герцог Ришелье распорядился выплатить ему не только обещанную тысячу, но еще 500 рублей за сожженное его имущество. Полученная сумма позволяла построить довольно основательный по тем временам дом.
Что касается арестантов-сиделок, семеро из них тоже ухитрились выбраться живыми из госпиталя, их отпустили на все четыре стороны, да еще выдали на дорожку по 10 рубликов.
...О мортусах в популярных краеведческих изданиях упоминали многократно. Сообщения обычно снабжаются пугающей картинкой, изображающей, как эти добровольцы в просмоленной спецодежде выволакивают длинными крюками умерших от чумы из домов. Согласно архивным материалам, для перевозки мертвых тел использовались пожарные дроги, находившиеся в ведомстве полицмейстера. По миновании надобности Ришелье приказал сжечь импровизированный катафалк.
Захоронения производились в братских могилах на специально отведенных за Городским кладбищем территориях, в присутствии полицейского чиновника. Подвергавшимся опасности мортусам, полицейским, военнослужащим, чиновникам бесплатно отпускали «горячее вино» (к слову, питейный откуп тогда сильно прогорел, но это другой сюжет). В пригородах стихийно возникли отдельные чумные кладбища — в Усатово, Нерубайском, Татарке, Дальнике, на Фоминых хуторах, Малом Фонтане, Сухом лимане, в урочище Куяльник, Молдаванской Слободке.
Началось мародерство. Таким путем зараза перебегала от дома к дому и тогда, и в чумные эпидемии 1829-го и 1837 годов. Предусмотрительный Ришелье объявил одесситам о том, что оповестившие о сокрытых кем-либо зараженных вещах будут щедро вознаграждаться. В результате ему в основном удалось пресечь мародерство. Архивные документы сообщают о том, например, что некая Мавра Трубачевская сообщила городскому полицмейстеру П. С. Мавромихали о спрятанной в Дальнике зачумленной верхней одежде, белье, подушках. Всё это беспощадно предали огню, а гражданке выплатили стоимость вещей — 150 рублей. В тот период по распоряжению герцога сожгли и несколько зачумленных жилых помещений, а затем оставшимся в живых хозяевам выплатили компенсацию. Была даже создана специальная комиссия, занимавшаяся делами наследников жертв эпидемии.
Кошмарные подробности хотя бы отчасти воссоздают атмосферу «Города Чумы», когда городские врачи, ежечасно рискуя жизнью, выполняли свой долг, пользовали многочисленных инфицированных. Большинство из медиков пало жертвой эпидемии, и в их числе доктора Капелло, Ризенко, Кирхнер. В архивных документах четко обозначено (орфография оригинала): «Капелло старался помогти заразившимся штаб-лекарям Кирхнеру и Ризенку и, как полагают здесь, и сам от последнего заразился и потом дня через три помер». Другими словами, он собственноручно вскрывал чумные «бубоны» коллегам, подававшим некоторую надежду на выздоровление.
Что мы знаем сегодня об этих героях — подлинных, не липовых? Разумеется, они, совершенно забытые, держали ответ на другом уровне — на том, где никого и ничего не забывают. Никому сегодня и в голову не придет поднимать не то чтобы вопрос об их канонизации, но хотя бы об установке мемориальной доски на старинном здании Городской больницы — той самой, где они погибли, спасая жизни одесситов.
...Капелло скончался в отдельном флигеле при руководимой им больнице, до последнего часа оставались с ним преданные служители, надо полагать, его подчиненные, имен которых мы, к сожалению, не знаем. Ясно только, что они его самоотверженно любили.
Дом свой, находившийся в пяти кварталах от госпиталя, на углу Торговой и Софиевской, с 1 апреля 1812 года доктор сдавал внаем. После его кончины все вещи опечатали «в одной комнате при карауле», затем их по частям очистил ветеринарный врач Салов (Салюс) в чумном госпитале при свидетелях. Также остались хирургические инструменты и мебель, а главное, превосходная библиотека, которую специально очищали в портовом карантине. Очевидно, это было одно из крупнейших на тот момент приватных книжных собраний — 467 наименований, да еще пять географических карт.
Место дома и участка Капелло, что символично, ныне занято Научной библиотекой и мастерскими Одесского национального университета имени И.И.Мечникова. Как видно из плана города 1814 года, жилой дом стоял фасадом по красной линии Преображенской. Судя по архивным документам, доктор был в дружеских отношениях с самим Ришелье, фармацевтом фон Шмидтом, чиновником Скадовским, офицером Шемиотом, упомянутыми Лале, де Рибасом, Поджио, Фраполли, Вейсом, не говоря уже о погибших коллегах, и с другими известными фигурантами ранней истории Одессы.
...Похоронили ли его в братской могиле, как других, или уважительно, отдельно, теперь никто не скажет. Много лет спустя на вершине искусственной насыпи над христианским чумным кладбищем по указанию М. С. Воронцова установили мемориальную плиту в память о жертвах чумных эпидемий. Давно уже нет этого памятного знака, однако о безымянных одесситах, по крайней мере, напоминает сам холм, до сих пор именуемый в народе Чумкой.
Олег Губарь