|
|
   |
Накануне 75-й годовщины победы советского народа над германским фашизмом я искал в интернете стихи поэтов-фронтовиков, воевавших в составе Красной Армии на фронтах Великой Отечественной войны.
Когда-то я знал многие эти стихи наизусть: и знаменитое «Жди меня» Константина Симонова, и «Я убит подо Ржевом» Александра Твардовского, и стихи Бориса Слуцкого и Давида Самойлова — и читал их на вечерах художественной самодеятельности на судах, где мне приходилось работать.
В моей домашней библиотеке были книги этих поэтов. Но в силу разных обстоятельств — переезжал из квартиры в квартиру, а после развала СССР уехал жить в Германию, а потом вернулся в Одессу — я растерял все книги.
С годами стихи забылись, и в канун дня великой Победы мне хотелось их перечитать, чтобы снова почувствовать великое значение той фронтовой поэзии, что так помогала советским воинам выстоять в битве с немецким фашизмом.
И еще мне хотелось почитать эти стихи внуку. Я нашел их в интернете. Но вместе с ними увидел и знаменитое в то время стихотворение Михаила Светлова «Итальянец».
Поэт Михаил Светлов, автор знаменитой «Каховки», в звании майора был военным корреспондентом газеты «Красная Звезда» и воевал на Сталинградском фронте. Однажды после ожесточенного боя он увидел убитого итальянского солдата. Вместе с немцами в боях под Сталинградом принимала участие и итальянская дивизия. При виде убитого итальянца у Михаила Светлова и родилось это стихотворение, которое заканчивается такими словами:
«Я не дам свою родину вывезти за простор
чужеземных морей.
Я стреляю —
и нет справедливости справедливее пули моей.
Никогда ты здесь не жил
и не был! Но разбросано
в снежных полях
Итальянское синее небо, застекленное в мертвых глазах»
Перечитав это стихотворение, я вдруг вспомнил встречу в Генуе с одним итальянцем, тоже воевавшим вместе с немцами против Советского Союза и попавшим в плен под Сталинградом. Находясь в плену, он немного выучил русский язык. Итальянец смешно коверкал русские слова, но понять его было можно.
Плавал я тогда 2-м механиком на теплоходе «Устилуг». Рейс, в котором я познакомился с этим итальянцем, был интересным. Из Одессы, не помню уже с каким грузом, мы пошли на Бразилию в Рио-де-Жанейро, а оттуда с грузом бразильского кофе на Италию. Выгружались в двух портах — в Чивитавеккье, откуда ездили на экскурсию в Рим, и в Генуе, где я и познакомился с этим итальянцем.
Помню, звали его Бруно. Фамилию забыл. Он с женой держал магазин, в котором продавались дешевые товары, пользующиеся в те годы большим спросом на знаменитом одесском «толчке».
Когда в Геную приходили наши черноморские суда, а многие из них стояли на постоянной итальянской линии, доставляя в Одессу лимоны и апельсины, экипажи этих судов были основными покупателями в магазине Бруно.
Покупки он привозил на судно на своем стареньком дребезжащем грузовичке. А если судно швартовалось не в самой Генуе, а где-то в предместье этого города, то Бруно, встречая наших моряков и там, вез их в свой магазин.
В том рейсе, когда мы привезли в Геную из Бразилии кофе — а груз этот был зерна кофе в мешках, — в Генуе зарядили дожди. Выгружать под дождем кофе нельзя. И мы простояли в этом итальянском порту достаточно долго.
За время той стоянки я несколько раз был в магазине Бруно и как-то спросил его, откуда он знает русский язык.
Вот тогда он и рассказал мне не только, как он попал в плен под Сталинградом, но и как до отправки их дивизии в сторону Волги он был несколько месяцев в оккупированной румынами Одессе.
В нашем городе ему все напоминало Италию: и здание Оперного театра, и Приморский бульвар с его великолепной панорамой моря, и Пушкинская улица, где мостовая была устлана булыжниками, привезенными из Италии еще во времена правления Одессой герцогом де Ришелье, и Соборная площадь, такая же, как в Генуе, где стоит памятник Христофору Колумбу, уроженцу этого города.
В Одессе их часть была расквартирована на Молдаванке, где жило много евреев. И он видел, как румынские солдаты выгоняли этих несчастных людей из их квартир, толкая их прикладами винтовок в спины, когда по приказу румынских властей евреи должны были прибыть в гетто.
Отправляя итальянцев воевать против Советского Союза, правитель Италии Бенито Муссолини говорил, что воевать они идут против большевиков. А в Одессе Бруно увидел, что это война и против мирных людей, чьи черноглазые дети так похожи на итальянских детей.
Он сказал об этом с возмущением своему командиру. Но тот приказал ему молчать, если он не хочет попасть в штрафную роту.
Такой запомнилась ему Одесса — прекрасный город, в котором оккупанты грабили и убивали ни в чем не повинных людей.
А потом был Сталинградский фронт. С дикими русскими морозами, от которых солдаты из солнечной Италии приходили в ужас. Страшные кровопролитные бои и наконец — плен, куда он попал, обмороженный и полуживой. Но плен оказался спасением.
Итальянским солдатам отвели отдельный барак от пленных немцев. Лечила их советский военный врач в звании капитана медицинской службы Елизавета Фельдман, еврейка. Когда он немного освоил русский язык и смог с ней объясняться, он узнал, что она родом из Одессы. А когда он ей сказал, что был со своей частью в Одессе и видел, как евреев угоняли в гетто, она заплакала. И, не стесняясь слез, сказала, что в одесском гетто погибли ее родители.
Благодаря ее заботам он остался жив. И после войны смог вернуться домой в Италию.
Вот такое было у меня знакомство с бывшим итальянским солдатом, побывавшим в годы Второй мировой войны в Одессе.
Аркадий Хасин