|
|
   |
Да, мы любили его. Он был нашим другом, спутником, воспитателем в не очень сытые, часто холодные, несвободные послевоенные годы детства и юности. Мы заполняли последние ряды партера и галёрок, стояли в проходах Русского и Украинского драматических, в Оперном и Музкомедии, на концертах в филармонии и в Зелёном театре. Мы рдели от смущения и радости при случайных встречах с любимыми актёрами и актрисами на улицах или пляжах, мы ждали их у выхода после удачных спектаклей. И снова, тратя выкроенное от занятий и других забот время и отрывая от покупки еды и одежды деньги, шли в театр.
В нашем городе были в то время целые группы «поклонников» и «поклонниц». Я выросла в театральной семье: дядя и тётя были театральными деятелями, да и мама, не будучи актрисой, тридцать лет проработала в театре. Жили мы в те годы в театральном дворе, большинство его обитателей работали в театре, поэтому встречалась я с актёрами ежедневно, и для меня «тётя Люся», «Аркадий Иванович», «Римма», «Абраша» или «Юра» не были людьми из другого мира. Я знала их путаные, редко счастливые семейные отношения, их дети были моими приятелями по дворовым играм и театральной галёрке, мы часто сидели тихо в последних рядах во время репетиций,наблюдая, как непросто рождаются спектакли.
Поэтому я не была среди «поклонниц», или, как говорят теперь, «фанатов». Я просто любила театр. Но я знала их в лицо, видела из окна, как они во дворе задолго до начала спектакля, группируясь в компании, передавали друг другу букеты цветов, бегали через служебный вход к администратору за билетами или контрамарками, в сторонке, в углу двора, подтягивали чулки, подкрашивали губы и ресницы, наводили «марафет» и готовились к встрече с театром, как с любимым человеком. В основном они были молоды, но попадались среди них и солидные «матери семейств». Их кавалеры или мужья во двор не заходили, а встречались с ними уже в зрительном зале.
Мама моя, контролёр-билетёр в театре, «поклонниц» не одобряла. «Столько времени тратят, — говорила она, — приходили бы просто на спектакли, так нет, ходят за актёрами, бегают по их поручениям, помогают в уборке, нянчат их детей, всё это за счёт учёбы и собственных дел!». К учёбе мама относилась особенно ревностно, и не только моей. Осуждала она и актёров, которые принимали эти «ухаживания». Иногда она всё это высказывала вслух тем и другим.
Другая группа поклонников собиралась в Пале-Рояле, возле Оперного театра. Там одной из заводил была моя подруга детства Зоя. Зоя училась тогда в женской школе, где в то время учились дети университетской и другой элиты. Рядом находилась такая же мужская школа, и у них была компания очень эрудированных девочек и мальчиков, из которых впоследствии вышли учёные, преподаватели вузов, ответственные работники морского ведомства и, что особенно было престижно в Одессе, капитаны дальнего плавания. Никто из них не стал актёром или театральным деятелем, но тогда все они увлекались театром.
Все оперные спектакли были ими прослушаны, балетные просмотрены, и не по одному разу. Знаменитые гастролёры вызывали восторг, но настоящий ажиотаж в этой компании вызвал приход в Оперу певца Донато Донатова. Работал он в Одессе недолго, сезон или два. Обладал «бархатным» голосом и, несмотря на некоторый излишний вес, приятной наружностью. Одесские поклонники были от него «без ума». Зоя при встречах со мной только и говорила о своём любимце. А однажды на квартире одной из Зоиных подруг они устроили вечер, на котором певец спел для них несколько любимых арий и романсов. Зоя была просто счастлива. Нет, это не было любовью, но что-то от любви в этом поклонении было.
Любовь к театру Зоя пронесла через всю молодость. В студенческие годы играла в самодеятельном театре, отнюдь не главные роли, но это нисколько не отражалось на её увлечении. После окончания политехнического института Зоя уехала с мужем в Ригу, где продолжала постоянно посещать спетакли рижских театров и всех гастролёров.
Среди поклонников театра встречались очень интересные личности. Доктор Циклис — респектабельный господин в пенсне, с массивной палкой, увенчанной серебряным набалдашником, был поклонником, или по-Райкину, постоянным зрителем в Театре музыкальной комедии, именуемом в обиходе одесской опереттой. В моём представлении, он являл собой законченный образ русского интеллигента, как его изображали в спектаклях по пьесам А. П. Чехова и А. М. Горького. Доктор был добровольным и бескорыстным консультантом по вопросам здоровья всех сотрудников театра, от директора до гардеробщицы.
Помню, как-то заболела моя бабушка, у неё поднялась высокая температура, и она бредила. Прибывшая «неотложка», несмотря на принятые меры, состояние бабушки не улучшила, и мама послала меня к доктору Циклису, который жил за углом. Было уже часов девять вечера. Запомнился тёмный коммунальный коридор, большая комната, перегороженная шторами, молодая женщина, видимо, дочь доктора, вышедшая из-за шторы с ребёнком на руках. В те послевоенные годы большинство горожан жили не лучше, но меня, видимо, поразило несоответствие облика доктора с теми условиями, в которых он жил. Узнав, в чём дело, доктор обещал быть минут через двадцать.
Ровно в означенный срок он был у нас со своим «докторским» саквояжем. От гонорара доктор отказался.
Другой поклонник, или постоянный зритель, был часовым мастером. Он обслуживал часы во всех одесских театрах, был сед, стар, говорил много, любил пофилософствовать, считалось, что он немного «не в себе». Жил одиноко, семью потерял в войну, вся его личная жизнь проходила в театрах. Обладая прекрасной памятью и обширными сведениями об истории Одессы, национальных традициях и костюмах её жителей, он мог дать дельный совет актёру, режиссёру, художнику, оформителю, И они нередко обращались к нему. Его огромные чёрные глаза всегда горели юношеским огнём. Возможно, он не всегда был только часовым мастером, как не всегда был сапожником театральный сапожник Василий.
Среди поклонников театра были представители всех слоёв одесского общества. Главный инженер завода, где я одно время работала, солидный мужчина, отец троих детей, удивлял своих подчинённых тем, что не реже раза в месяц, несмотря на занятость, посещал вместе с супругой Оперный театр, занимая одни и те же места в ложе бенуар. В эти дни он никого не задерживал и никаких совещаний не проводил.
Когда приезжал мой дядя, режиссёр Бенедикт Наумович Норд, одно время художественный руководитель Театра Красной Армии в Одессе, впоследствии народный артист УССР, у нас собирались его одесские друзья. Запомнился рассказ любимого в те годы одесскими зрителями актёра Якова Заславского, замечательно сыгравшего Мишку Япончика в спектакле Театра Красной Армии по пьесе Л. Славина «Интервенция».
«После спектакля, — рассказывал он, — у служебного входа остановил меня какой-то странный тип. Несмотря на приличный костюм, на обыкновенного поклонника он похож не был. В то время ходили всякие слухи о банде «Чёрная кошка», которая якобы и в Одессе имела свой «филиал». Я уже готов был отдать ему мой почти пустой кошелёк, но он быстро схватил мою руку, всунул в неё что-то круглое и со словами: «Бери, ещё тёпленькие!» — быстро ретировался. Это оказались карманные часы».
Но больше всего мне понравился рассказ самого дяди: «Идём мы как-то по Греческой с Люсиком Альшицем (театральный художник) и обсуждаем оформление очередного спектакля. Речь шла об использовании в декорациях чёрного или красного бархата. Мы спорили, наверное, довольно громко. Вдруг между нами просунулась лохматая голова, и человек крикнул: «А я вам говорю, здесь нужен красный бархат!». Когда мы оглянулись, то никого поблизости не увидели. Прохожий шёл за нами, слушал наш разговор, вмешался и чисто по-одесски, не представившись, исчез в толпе».
Да, любили театр в Одессе, и не только в Одессе. Любят ли его теперь? Давайте выберем свободный вечер и пойдём в театр!
Мери Шиф. Израиль