|
|
   |
ЦВЕТАЕВСКАЯ СТРОКА пришлась к творчеству Соколова отнюдь не красным словцом, а по самому существу дела. Цветаева была модернистом стиха — гением слова, звука, ритма. Ритм был уже не только формообразующей основой ее стихосложения, но самодостаточной величиной, почти абстрагированной от смысловой составляющей: прорывом за пределы понятийно-словесного восприятия. Даже если «в начале было Слово», то, чтобы состоялось Слово, ему предшествовало некое колебание: ритм. Ритм, пульсация, вибрация — первооснова всяческого бытия и мышления. Как и любой композиции...
Олег Соколов шел в том же русле: не посылом авангардистского поиска новых форм, а в силу состава своей личности. Он непостижимым образом был чуток к тем сферам бытия, в которых зарождаются первотолчки творческих вибраций. То есть, к божественным сферам Мирового Разума, который, как несложно догадаться, обходится без нашей земной словесности. Соколов был наделен феноменальным чутьем к духовному, надмирному, потустороннему. Или, если хотите научнее, к ноосфере, которую придумал (или ощутил?) ученый Вернадский, — правда, никто еще толком не объяснил, что она такое: здесь наука вплотную подходит к тому, что мы называем мистикой...
В основе своего метода: в оперировании чистым, абстрагированным ритмом линий и пятен, даже вне их пластического, эстетического, ассоциативного оправдания, — Олег Соколов, казалось бы, работает, в общем-то, вослед Кандинскому, Малевичу, наконец, Чюрленису. Тем не менее, Соколов являет своим творчеством принципиально новый способ отражения мира в зрительных образах.
РИТМ, ВЗЯТЫЙ как основа основ, — отсюда уже посыл ко взаимопроникновению способов отражения мира в образах, догадки о схожей природе звука и цвета, опыты Скрябина и Чюрлениса. У Соколова — еще глубже, туда, где и когда ритм — еще не волна и не фотон, а изначальный и вечный импульс во всей полноте потенций, сам себе содержание и метод.
И то обстоятельство, что чисто формальные соколовские приемы этого отражения сути вещей, как то коллажи, оттиски, свободно-ассоциативные потеки краски, были после и даже одновременно с Соколовым растиражированы, — отнюдь не списывает в архив работы самого Соколова. Мало ли кто теперь пишет, и даже вполне грамотно, «под Цветаеву» либо «под Бродского», нисколько не отменяя этим их отъединенной самодостаточности. Энергетику личности подделать невозможно.
Вот, навскидку, образцы чисто «соколовского» миропонимания из нынешней экспозиции. Ясная, во всей своей изощренности внятная, во всех своих взаимных сцеплениях геометрического лабиринта безупречная и беспощадная логика красивой машины — только так, пожалуй, и можно было перевести в бессловесное переживание казуистику Великого Инквизитора из романа Ф. Достоевского «Братья Карамазовы»!.. Зримая формула. Или вот — «Декамерон. Чума»: в запечатленных линейных ритмах, стройных и сбивчивых одновременно, текучих и нервных, отражены хрупкая иллюзорность бытия и, одновременно, ликующая мощь, страх и восторг. Именно так, а не иначе, воздействует на психику данное сочетание линий и пятен! А «Для вас, мои дорогие роботы» — вообще моментальный снимок, сканирование мыслительного процесса во всей его непредсказуемости...
И понятно, почему Соколова напрочь не воспринимали, в большинстве своем, коллеги по цеху: он был «не из той кошелки». Даже непризнанные представители советского андеграунда, герои «подпольных» выставок, были, так или иначе, мыслью и воображением привязаны к зримым пластическим формам материального мира. Олег Соколов оказался слишком абстрактным даже для отъявленных абстракционистов.
ОЛЕГА СОКОЛОВА высоко ценили физики и прочие представители рафинированных точных наук. Они, с их теориями относительности и принципами Гейзенберга—Бора, уже причастились мистическим тайнам, втиснутым в чеканную формулу.
Надо помянуть здесь благодарным словом доктора философских наук Булата Галеева — авиаконструктора, научного сотрудника Казанского авиационного института имени Туполева, создателя студенческого СКБ «Прометей», ныне уже превращенного в НИИ эстетики. Булат Галеев был ценителем работ Олега Соколова и первым, с 1963 года, вывел творчество не признанного официозом одессита «в большое плавание»: выставками в Казани, лекциями, публикациями, упоминанием в международных конференциях. Булат Галеев ушел из жизни в начале января нынешнего года...
«Они поймут потом», — Олег Соколов, по свидетельству его вдовы Елены Шелестовой, любил повторять это присловье Бетховена.
80 ГРАФИЧЕСКИХ листов Соколова вывешено сейчас в ОМЗВИ. Всего же их собрано более 2000. Музей, чьим профилем не является отечественное искусство, решил принять в свою коллекцию творческое наследие художника и своего бывшего научного сотрудника, которому нынешняя команда искусствоведов обязана не только глубокими знаниями, но формированием мировоззрения, способом мышления. Идет инвентаризация легендарного и печального «сундука Олега Соколова». Сколько писала о нем вся одесская пресса!.. «Музей — мой гроб», — с горьковатой иронией повторял в свое время Соколов, имея в виду музейные фонды. Подумать только: первая более-менее представительная выставка за 18 лет, прошедших после той первой персональной, уже посмертной! Для постоянной экспозиции работ Олега Соколова в ОМЗВИ вроде как и места нет. Впрочем, в потенциале есть полуподвальные помещения... но когда же завершится ремонт здания?!
Нечего и говорить, что собрание работ Соколова — гордость Одессы, культурное достояние Одессы; что должно оно остаться неделимым, неразъемным и экспонироваться постоянно. Лучше всего бы — в его Музее-квартире, которую всего-то путем отремонтировать!..
Я не останавливаюсь здесь на сугубо биографических деталях жизни художника, сколь бы яркими и выразительными они ни были, — а Олег Соколов был поистине карнавальной личностью! Не упоминаю его открытий в ипостаси музейного искусствоведа. Об этом не раз писали, в том числе наша газета. Моя задача — еще раз попытаться убедить сограждан, насколько неординарно, единственно в своем роде и, в массе, недопонято художественное явление, имя которому — Олег Соколов. Насколько его наследие выходит за рамки «местного значения» и своего времени.
При жизни мы не замечаем,
Как звезды втаптываем в грязь,
А после головой качаем
И плачем, Бога не боясь.
Олег Соколов, бывало, цитировал эти строки одного из своих друзей, одесского поэта Владимира Домрина...
Тина АРСЕНЬЕВА.
Фото Олега ВЛАДИМИРСКОГО.