|
|
   |
Итак, 22 и 27 мая в Одесском национальном академическом театре оперы и балета состоялась премьера оперы Дж. Пуччини «Турандот» в постановке Кристиана фон Гетца (Германия). Вот впечатления от первой премьеры.
Одноименная пьеса Карло Гоцци — 1762 год. Либретто Д. Адами и Р. Симони — начало 20-х годов ХХ века: Пуччини умер в 1924 году, успев написать «Турандот» ровно до половины. У Гоцци — озорная, карнавальная по духу сказка с авантюрным сюжетом: «трагикомическая», «забавная сказка о Турандот», «смешная сказка», — вот так определил ее сам автор. Постановку ее уже не мыслишь иначе, как в традиции Е. Вахтангова, дурашливую и пародийную. В пьесе Гоцци отрубленные головы слетают, как спелые тыквы, и цена им одинакова. А в изысканную вязь диалогов то и дело вплетаются нравоучительные сентенции: не гордись, человек, ибо тобой играют небеса. У Гоцци феминистка Турандот — одержимая гордыней избалованная зазнайка, которой до прихода Калафа не попался ни один настоящий мужчина, — то-то она и влюбляется в Калафа с первого взгляда, но давит жаба самолюбия...
Опера — мелодрама, иронии не выносит, вся — на пафосе. Но и нагнали пафоса либреттисты! Такое впечатление, что начитались брошюр батюшки Фрейда, которые в те времена имели широкое хождение. Садистка-принцесса, безжалостно и методично, на страх всей Поднебесной, истребляет мужскую часть населения, питая органическое отвращение к мужскому полу и браку. Садомазохистский пафос принца-героя: «Добьюсь ее любви, пусть хоть и весь мир погибнет!», — в сказке Гоцци у принца такой реплики нет!.. А в качестве «рационализации» (термин психологов) патологической ненависти Турандот к мужчинам рассказана история гибели в юном возрасте ее бабки, которую изнасиловал и убил оккупант. И хотя Турандот в глаза ее не видала, окровавленный призрак убиенной красавицы преследует нашу впечатлительную принцессу, буквально становясь между нею и соискателями ее руки и сердца...
И нам нужно поверить, что кровавую тираншу можно превратить в голубицу, стоит лишь, одолев препятствия, прильнуть к ее сахарным устам... Но! Человек конца ХХ столетия — времен крушения идеологий и мифов, скептический человек информационной эры. Кристиан фон Гетц — наш современник. Свидетель крушения мифов. А ему как постановщику спектакля предстоит работа с очередной мифологемой.
И режиссер нашел «ход». Во всяком случае, мы убедились на премьере, что предварительно объявленная им идея изобличения тоталитарных режимов — не пустые слова. Сквозной, скрепляющий образ-метафора спектакля — образ толпы. Толпа, она же оперный хор, комментирует события, нагнетает тревогу, предостерегает безрассудного влюбленного, угрожает либо терзается виной. Она слита в нерасчленимую субстанцию, в биомассу. Своей пластикой она напоминает водоросли, колеблющиеся в волнах, ложащиеся по течению, несомые потоком. Очень, кстати скажем, китайский образ! «Гибнет твердое, выживает гибкое», «опускайся с волной и поднимайся с волной». Конечно, непосредственная заслуга в удачных массовках принадлежит хореографу спектакля Верене Хирхольцер.
Хор вообще очень хорош — это дружно отметили на премьере все. Слаженность, мощь, внятность, эмоциональный напор без пережима. И вот теперь скажите: как же в оперном спектакле обойтись без тесного сотрудничества дирижера (звучание) и режиссера (зримый образ)?!
Очень остроумно решены фон Гетцем явления Турандот — в духе сакральных изображений времен Древнего Египта и Вавилона, сиречь — деспотий. Принцесса-властительница выплывает к народу не то что на котурнах — на китайских ходулях, торжественно задрапированных. И все вокруг мгновенно обращаются в пигмеев. Так некогда высекали в камне огромную фигуру фараона в окружении крохотных подданных.
И только принц Калаф — не рабской, не пигмейской сути, не молекула биомассы, не лицо в толпе. Эту значительность личности надо было воплотить актеру, находясь в массовке у подножия «трона» принцессы. Солисту Валерию Бендерову такая задача оказалась по плечу. В его эффектном, фактурном Калафе чувствуется личность. О вокальной партии сужу пока что сдержанно: на премьере она была исполнена благополучно, однако не вполне внятными показались (и не мне одной) окраска голоса и его нюансы.
То же можно заметить об исполнении партии Турандот народной артисткой Украины Татьяной Анисимовой, и это тоже далеко не только мое впечатление: голос у Анисимовой сильный и полетный, она давала мощные «форте», а вот нюансы не были проработаны, недоставало гибкости. Сказывалась и некоторая скованность в драматической игре — точнее, привычка к традиционному «оперному» отыгрыванию психологических реакций, с его штампами. Еще предстоит работа над «драматизацией» — нюансировкой и вокала, и внешнего рисунка роли.
Это тем более актуально, что партитура «Турандот», при всех сложностях вокальных партий, малоэффектна: в ней нет запоминающихся пленительных музыкальных тем, какие есть в «Баттерфляй». Это уже музыка интеллектуального ХХ века, который вскоре попытается вовсе покончить с мелодизмом. Вот, правда, некая «китайщина» в мелодике «Турандот», особенно хоров, ощутима, — не знаю, насколько был ознакомлен Пуччини с традиционной китайской оперой. Оркестр под управлением народного артиста Молдовы Александра Самоилэ на премьере играл безупречно, хотя и... слишком громко и напористо в некоторых моментах, заглушая солистов. Но, полагаем, это сгладится.
Хорошо выступил в партии хана Тимура, «благородного отца», заслуженный артист Украины Василий Навротский (да иного мы от него и не ожидали). А гротескная троица Пинг, Панг, Понг — Василий Добровольский, Валерий Регрут, Андрей Перфилов — мало того, что отлично спела свои партии, но и проделывала такое, что в нашей опере доселе было немыслимо: прыгали, кувыркались, ходили «колесом». Отлично смотрелся-слушался и Сергей Красных в роли Китайского императора.
...Стелющейся биомассе противопоставлен в спектакле иной образ — стая летящих птиц. Водоросль плывет по течению, птица летит, куда хочет! Силуэты птиц возникают в проемах стен «кубистически-дадаистского» сказочного города, придуманного сценографом Леной Брексендорфф: то стремительные, как промельки молний, то сбитые в огромные трепещущие стаи. Технически это достигается посредством цифровой проекции. Точно так же на стенах-экранах поочередно возникает живое лицо то принцессы Турандот, то ее несчастной бабки (ее призрак изобразила балерина Елена Ярчук). Этот прием работает как комментирующая музыка в кино, он усиливает эмоциональную напряженность, но чувство меры в его использовании не помешало бы — повторы иной раз назойливы. Возможно, лицо принцессы Турандот следовало снять в разных ракурсах.
Наиболее цельно и сильно воплотила режиссерский замысел заслуженная артистка Украины Лариса Зуенко в роли влюбленной в принца Калафа невольницы Лиу. И это оценили зрители, наградив ее особо громкими овациями. Она поистине сосредоточила в себе смысловой узел постановки! И не случайно: таково было воздействие этого образа на публику со времен премьеры «Турандот» в 1926 году. Три года спустя вся прекрасная половина Европы потеряла голову от марки духов, названных в честь оперы Пуччини, но... не «Турандот», а «Лиу»!
Лиу — единственный адекватный человек в этой кунсткамере с отрубленными жениховскими головами. Лиу закалывается собственной шпилькой, чтобы избежать пыток, которым хочет подвергнуть ее Турандот, желающая выведать имя принца Калафа. Лиу — мечтательница, из разряда прирожденных жертв, но это жертвенность глубокой, безнадежной и бескорыстной любви. Именно жертва Лиу, а не всесокрушающая страсть Калафа, стала причиной того, что «лед тронулся» в безжалостном сердце Турандот. Обескураженная принцесса впервые задумалась, что же это за любовь такая, во имя которой женщина готова вынести лишения и погибнуть…
Лариса Зуенко была нежна, трепетна, порывиста — великолепна! Певчески, пластически, драматически. Именно Зуенко-Лиу внесла убедительность в эту, как хотите, суррогатно-фрейдистскую оперную фантазию. Именно ей веришь: да, любовь — побеждает.
Что же до главной героини... вот тут нас и ждал удар по мелодраматической мифологеме, нанесенный исподволь, но сокрушительно. Во-первых, в сцене предфинального драматического дуэта Калафа и Турандот, мастерски, отметим, спетого Анисимовой и Бендеровым, не очень-то заметно, чтобы героиня таяла от настигшей ее любви: «Какой позор!» — стенает она в ответ на поцелуй героя. В финале же, облаченная в роскошное свадебное одеяние, Турандот расправляет крылатые рукава-шлейф, и мы видим... мохнатые паучьи лапы! Так, во всяком случае, выглядят ее «крылья». «Его имя — любовь», — поет она о Калафе: но «его», а не «мое»! И уж не знаю, как вы, а я смекнула, что у отчаянного принца Калафа еще есть все шансы быть съеденным «после того как». Тиран есть тиран, пусть и в облике красавицы...
А что вы хотите? Мы люди XXI века и уже обманываться не рады. Мы имеем право на театральные истолкования привычных сюжетных схем сообразно нашему историческому опыту. А не нравятся интерпретации — делайте концертный вариант.
Тина Арсеньева