|
|
   |
Художник кино Евгений Голубенко не без легкой иронии назвал свою экспозицию открытую 8 октября в галерее «Белая луна» (ул. Канатная, 9), «Живопись для людей».
«Если исходить из того, что искусство «должно быть понятно массам», то, конечно, приходится включить в экспозицию вот эти зимние пейзажи», — говорит Женя Голубенко. Потому что выставка могла быть и другой. Например, сейчас у Евгения Голубенко, изобретательного мастера одухотворенных коллажей, наметилась интересная серия «Кресты», но... выставить их он на этот раз не решился, опасаясь, что найдутся «ортодоксы», которые «не так поймут».
А пейзажи очень даже недурны не только с точки зрения наивных «масс». Типичный «пейзаж состояния и настроения», и даже чувствуется изморось, витающая в воздухе, щиплет за нос, и будто слышатся взвизги галок... хотя там у Жени не галки, а «брейгелевские» сороки. На картинах — заоконные виды: крыши, припорошенные снегом, утыканные антеннами. Колорит скуповатый, почти аскетичный, серо-коричневый, очень точный: зима!.. И пейзажная архитектоника очень музыкальна. А общий настрой — детское ожидание, предчувствие...
Питер Брейгель — пожизненная любовь Евгения Голубенко, который, как всякий уважающий себя художник, «переболел» искусством многих гениальных мастеров, а «Брейгель — это раз и навсегда». «Он сделал раз — и отшил всех! — говорит Евгений о брейгелевских «Детских играх». — А я этой темой ранен. Но это — недостижимо».
Как очередная вариация неисчерпаемой темы на выставке представлен диптих, изображающий детские шалости. Левая часть — качание на веревке-«тарзанке» (если есть склонность к черному юмору, то опосредованно можно усмотреть некий мотивчик, приведу на память ту же «Сороку на виселице» Брейгеля). Правая часть — компания ребятишек рьяно лезет «куда нельзя»: на столб, высоко на котором — изображение черепа с костями. Мы помним эти надписи: «Не влезай, убьет», — то-то дети и влезают, очень завзято. В обеих половинках диптиха все выписано с документальной смачной скрупулезностью, свойственной художнику, обязанность которого — создать внятный материальный мир кинофильма. Серый, мелко растрескавшийся от времени деревянный столб на подпорках из тавровых железных балок, скрепляющая эту конструкцию ржавая проволока, подробные натюрморты с тыквами на первом плане.
Какой-нибудь ортодокс из некоего «ОНО», между прочим, еще как может вскинуться! Смешливый, но и нешутейный пафос метафорического диптиха Евгения Голубенко — «ввысь через запрет!». И все тематические «вытекающие» художником здесь тоже учтены и заприходованы. Мне показалась любопытной одна деталь: изображенное в профиль лицо пацана, штурмующего столб, один к одному повторяет лицо мальчишки, игравшего в «Андрее Рублеве» А. Тарковского, странноватое такое, чуточку дегенеративное, лицо — случайная ли это игра культурной памяти киношника или сознательная реминисценция?.. Ведь пролог «Андрея Рублева» — о том же, что и диптих Голубенко. Интонация только иная.
Вот так в незатейливой, на первый взгляд, но провокационной на поверку композиции художника Евгения Голубенко (а что, кто же в детстве на столбы не лазил?) просматривается сквозная тема кинофильмов Киры Муратовой, созданных в тандеме с этим художником: вечный ненарушимый паритет Жизни и Смерти.
Вообще Е. Голубенко — художник очень повествовательный и мыслим только в собственном контексте: одна-две работы, представленные на какой-либо сборной выставке, не дадут верного впечатления. Есть у нас именитые пейзажисты, есть и мастера на все руки, гораздые превращать домашнее старье в эффектные артефакты, тот же Юрий Плис. У Е. Голубенко его произведения наиболее выразительны и емки, будучи объединены в повествовательные циклы. Это художник «с отношением»: большой мастер «остранения», автор особой «драматургии вещи». Использование им в композициях всякого подручного хлама — не эстетизм и не изыск, как у Ю. Плиса, а одушевление. Мне уже доводилось отмечать, что главный «персонаж» и основной пафос работ Евгения Голубенко — Время.
Сам художник — противник применения к его творчеству каких бы то ни было концепций — назвал эту выставку «простодушной», а ее содержание определил как «принцип умиления». Любую теорию, мол, легко разрушить альтернативным набором фактов. Кто же спорит! Сказал небезызвестный летчик: «Доказать можно все, что угодно», — а кто-то из великих немцев изрек: «Художник, изображай — не разговаривай». Только... не стоит художнику в этом зашкаливать в творческое кокетство. Коль названа выставка «Живопись для людей», то, стало быть, сидит в художнике потаенная горечь осознания факта, что «пипл» не все «хавает». Дивные коллажи Е. Голубенко, увы, не приводят в восхищение тех, кто ждет от искусства, чтобы оно «делало нам красиво». Некие эманации художественной личности оказываются для «демоса» уж больно сложны и невнятны. Вот мы, критики, и стараемся, как сами понимаем, разъяснить...
...Очень красив на этой выставке цикл «Рыбы»: эти изумительные существа, нарисованные красками на досках из старых дверных створок, сложенные из кусков кухонных терок, сверкают чешуями-монетами и шевелят плавниками, состоящими из каких-то полупроводниковых деталей. То есть, может, и не шевелят, но все равно — живые! В своем выставочном авторском листке художник недоумевает, почему, мол, рыба — символ христианства, почему не белка, к примеру. А в инете прочесть? Аббревиатура это, когда-то конспиративная, — первые буквы слов «Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель» дают греческое слово , или ICHTHYS, то есть «рыба». Хотелось бы все же взглянуть на «Кресты» Евгения Голубенко. Мы не ортодоксы...
Тина Арсеньева