|
|
   |
В кинозале «U-Cinema» (см. «ВО» от 6.11.2010) 5 ноября мы посмотрели дебютную киноленту Виктора Ноздрюхина-Заболотного «Запах осени» со «сроком давности» в 17 лет.
Триллер Виктора Ноздрюхина оставил по себе досадное ощущение «недолета»: как если бы наделенный хорошими данными спортсмен взлетел в прыжке и легким касанием сбил планку. Полуудача? В фильме, тем не менее, достаточно сильных эпизодов и хорошие актерские работы.
Виктор Ноздрюхин использовал для фильма фабулу новеллы-аллегории Дино Буццати (1906 — 1972) «Семь этажей». Следовал событийной схеме новеллы достаточно точно; убедительно и тонко выписал, вместе с Юрием Бликовым, диалоги и такие ключевые реплики, которых в рассказе нет; предупредил в титрах, что фильм — импровизация по мотивам. В первоисточнике — горьковато-ироничная отстраненность наблюдателя с обертонами черного юмора (нелишне заметить, что автор новеллы умер от рака). У В. Ноздрюхина — типичный «саспенс» («напряжение»: термин, родившийся в связи с ужастиками А. Хичкока). Например, впечатляюще и в канонах жанра снята сцена, когда только что представленная нам молодая героиня задувает свечи на именинном торте и праздничное застолье погружается в зловещий полумрак.
С самого начала киноповествование вышло из берегов «мейнстрима». Одухотворенная выразительной актрисой Неле Савиченко фабула позволяет выстроить такую смысловую конструкцию, которая автору новеллы и в голову не приходила.
Героиня по причине легкого недомогания попадает по блату в клинику знаменитого профессора. Медсестра, херувимчик в белом халате, пробалтывается о распорядке клиники: чем серьезнее состояние пациента, тем ниже по этажам его перемещают, и на первом этаже лежат те, кому священник нужнее доктора. Профессорское ноу-хау имеет вполне рациональные обоснования, а героиня находится на комфортабельном седьмом этаже (напрашивается «седьмое небо»). Но болтовня медсестрицы звучит скорее как упреждающий инструктаж, чем как разглашение служебной информации. Дальнейшее предположить нетрудно, и вопрос не в том, «что», а в том, «как»...
Итак, под благовидными предлогами: палата понадобилась кому-то более «блатному», чем ты; в палате затевается ремонт; персонал этажа уходит в отпуск, — начинается неуклонное и неумолимое перемещение героини, что ни день, этажом ниже. Причем каждый этаж — ступенька вниз по социальной лестнице: где-то на середине маршрута доктор деловито прихлопывает тапкой таракана на стене. Словом, схождение в ад («семь кругов»). Недомолвки персонала, в духе принятой в нашей медицине «гуманности»: приговор до смертного часа скрывают от пациента, нарушив его человеческое право знать все о собственной жизни и его человеческую обязанность подумать о душе. Но... случайна ли и безвременна ли смерть? Или это нам представляется потому, что ее миг нам не объявлен заранее? Для молодой героини фильма дело обстоит так: с ней, чувствует она, вершат невообразимую несправедливость.
Вершат! Это правда, и на это в первоисточнике Д. Буццати даже намека нет. В фильме же В. Ноздрюхина все выглядит так, будто над героиней проделывают психологический эксперимент, спроектированный поистине не от мира сего. Из клиники, обнаруживает героиня, нет выхода. Сюда не допускают никого снаружи: только передачи — букеты и конфеты, под вдумчивым взглядом невозмутимой старшей медсестры, эдакого, как постепенно вырисовывается, непреклонного Ангела Смерти. В этом образе, созданном актрисой Еленой Аминовой, просматривается, замечу, и некто из «Полета над гнездом кукушки», но, в конечном счете, «ангельская», потусторонняя, суть ее персонажа убедительна и впечатляюще грозна. Точно так же впечатляюще зловещ и бессловесный санитар (Станислав Лесной) — «привратник», который, кажется, и живет в больничном лифте...
Жуткие перипетии, настигающие героиню Неле Савиченко, скоординированы направляющей десницей профессора: всезнающего, всемогущего, незримого и недосягаемого, как сам Господь Бог. Вот только персонал у него подчас вполне дьявольский — как тот веселенький доктор, который пытается изнасиловать героиню (Александр Панкратов-Черный)...
Тут не «мейнстрим»: потребитель оного не склонен реконструировать в своем сознании культурные схемы, он и культурной памяти не имеет. Он не является адресатом фильма В. Ноздрюхина. Но отчего все-таки фильм не доходит и по адресу «артхауса»?..
Ведь не ради плоской житейской морали затеян «жестокий эксперимент»? Твой близкий человек, твоя жена — в больнице, а ты озабочен карьерой, варганишь балетное шоу с голыми девками, рассчитывая продать его иностранцам, да еще и, простите на слове, в свободные минуты трахаешь, скотина, свою вконец обнаглевшую ассистентку. Так поступает муж героини (его играет Андрей Смоляков, и это тоже убедительная актерская работа). Он не находит минуты заглянуть в ту роковую клинику и не ведает, в какую ловушку попала жена.
Очень сильно сделана сцена попытки бегства героини: напрасно бьется она в запертые двери на лестничных клетках, напрасно мечется в котельных и в крысином подвале, который оказывается мертвецкой. Вот только проваливающееся на наших глазах лицо трупа — вчерашнего очаровательного мальчика, с которым героиня флиртовала взглядами в столовке (кстати, пронзительные по лиризму сцены), — это уже перебор, единственный, но очень досадный прокол доброго вкуса в фильме. Но... может быть, это — сон? Может быть, это во сне доктор все-таки настигает и насилует героиню в подвале под невозмутимым медсестринским взглядом «Старшего Ангела»? В этой сцене нет клубнички — есть ужас перед насилием как таковым, когда на лицо героини обрушивается шквал сокрушительных и методичных оплеух насильника.
До определенного момента житейские взаимоотношения персонажей фильма, их реакции не вызывают сомнений: именно так в жизни и случается, и выглядит. И вполне вероятна ситуация внезапного и абсолютного одиночества человека, в одночасье превращенного в жертву. Жертва!.. Вот это и есть ключевое слово к разгадке «недолета» Виктора Ноздрюхина.
Да, героиня абсолютно бессильна в сложившихся обстоятельствах. Она в тупике, где гипотетическая смерть («все мы смертны») предстает как событие твоей биографии здесь и сейчас. И героиня возмущается — но стихийно и ребячески, отталкивая от себя осознание смерти. Да, она — жертва... без жертвенности. Непросветленная жертва, из смерти которой ни мы, ни она сама не извлекаем назидания о смысле бытия.
Мало ли кто ежедневно становится жертвой: автокатастрофы, наводнения, землетрясения, бандита, болезни, — но примеряем ли мы к себе всерьез эту возможность, даже зная статистику? Виктор Ноздрюхин не учел органического свойства самозащиты человеческого сознания. Он слишком увлекся эффектной фабулой, действительно давшей ему пищу для режиссерских находок, но как режиссеру ему не хватило дисциплины мышления. В понятие последней входит и вопрос: «ради чего?». Мы не в состоянии примерить к себе чужую смерть, но мы всегда примеряем к себе чужую мысль. Что же осмыслила героиня фильма, кроме факта своего физического умирания?
Не убеждает и внезапное раскаяние героя. Иностранцы его надули — не приехали: порок наказан? Эка беда: кто рвется в шоу-бизнес, других иностранцев найдет. В последнем долгом, повторяющемся, кадре фильма герой зависает в рапиде посреди больничного коридора, стремясь к покинутой жене. Зачем эти обнадеживающие фигуры умолчания при столь жестком сюжете? По мне, куда сообразнее внутренней логике повествования выглядела бы выдача герою упакованного трупа жены с указанием «расписаться вот здесь». Не хэппи-энд, зато катарсис!..
Древние не зря говорили: «Memento mori»...
Тина Арсеньева