|
|
   |
В понедельник, 29 ноября, не стало знаменитой советской поэтессы Беллы Ахатовны Ахмадулиной. Ей было 73 года. Она была любима и народом, и литературоведами, и коллегами по перу. Она была в авангарде «шестидесятников», вместе с Евгением Евтушенко и Андреем Вознесенским стала воплощением «глотка свободы» и подтверждением формулы: «Поэт в России — больше, чем поэт». И в то же время Белла Ахмадулина стала крупнейшей поэтессой второй половины двадцатого века.
В истории «Вечерней Одессы» есть своя страничка, связанная с именем поэтессы, свой «глоток свободы» — в виде нестандартной, непривычной для газет (особенно провинциальных) тех лет, публикации…
Из Нью-Йорка пришло электронное письмо от автора той давней публикации — поэта, нашего автора и друга Инны Богачинской: «Русская литература сиротеет. Отправляю материал об Ахмадулиной, который был напечатан в «ВО» где-то в 1974 году. Мне рассказали, что, когда этот номер попал к Ахмадулиной, там был в гостях Михаил Казаков. Он прочел его и сказал, что удивлен, что это «Вечерняя Одесса», а не «Вечерний Париж»…
Весь в мелких кудрях шоколадного цвета пёс Фома в недоумении. Он заходит к нам с разных сторон. Заглядывает в глаза. И как-то очень грустно опускает голову. На пол летят мягкие белоснежные перья.
— Вам, может быть, неприятна эта работа? — прямо в меня — два тёмно-карих сострадания в раскосой оправе.
Разделываем перепёлок в четыре руки. Потом Белла вложит их в духовку. И в мастерской запахнет костром, пряностью едва прихваченного огнём мяса и ещё чем-то неуловимым и дурманящим.
Телефон то и дело звонит.
— Жарю, воспитываю детей, — отвечает она на нескончаемую вереницу вопросов. Но — ни слова о работе. О том, что совсем скоро выйдут 2 книги, в которых собраны последние стихи, переводы и проза. О том, что надо писать очередную статью. О стихах, которые исходят из всего её облика.
Каждый день — обрыв какой-то грани и зачатие новой. Достаточно ли сделано? Вопрос этот неизменен. Он тревожит все творческие души.
«Творить — значит убивать смерть», — удивительно ёмкая мысль Ромэна Роллана. По каплям, по мучительным строчкам воспроизводить окружающий мир и себя в нём. Всё, что не даёт покоя, что прорывается безудержным ливнем, падает скошенной травой, замирает тысячеголосым шорохом, отражается остывшей звездой.
Страшно было: страшусь и спешу,
Есмь сегодня,
а буду ли снова?
...Многоликая мастерская художника с красками и неоконченными картинами, с камином и крохотной ёлкой, стоящей на высоких подпорках; с тетрадным листком над газовой плитой — «Как готовить бифштекс» — кажется, поглощает своей огромностью эту маленькую женщину. Но обманчиво впечатление. В самом деле мастерская наполнена её духом. Её неслышной, как бы извиняющейся походкой (не слишком ли много шума производят движения?). Её «усечённой полумглой зрачка», в котором — «открытый взор славянства» и ещё что-то ускользающе-грустное, как два блуждающих огня. И её голосом, неторопливым, совсем школьным...
И перемен скорейших
Ей предстоит удача и печаль...
...С детства Белла Ахмадулина была убеждена в том, что будет заниматься литературой. Сначала она писала, по её словам «чудовищные стихи». Но в 8-м классе на её долю выпал неожиданный и непонятный для неё успех. Это было на одном из заседаний литературного кружка. Она читала свои стихи. Их безоговорочно признали. И под общие ликующие возгласы наградили её званием поэтессы.
Белла неслась домой. Над остановившимися впопыхах деревьями. Над узкой расщелиной Ордынки. Над тихим пламенем буквы «М» с её тёплым дыханием, принимающим всех в хитроумные сплетения подземки.
О, эта ни с чем не сравнимая сладость первого головокружения! И вдруг...
— Прямо у моего дома раздавленной на снегу калиной заалели следы крови. Под машиной погибла моя собака. С тех пор я всегда соотносила видимость поверхностной удачи с истинной печалью.
Для неё, «плачущей любою мышцей в теле», страшнее всего самодовольство и сытость — визитные карточки напыженных самозванцев. Канатоходка, балансирующая над бездной. Вся — неуверенность и беззащитность. («И вдруг я подумала, что он добро и точно разгадал за всеми рассказами мою истинную неуверенность и печаль. — Спасибо вам, — сказала я. И это «спасибо» запело и заплакало во мне»).
И вместе с тем — внутренний стержень, от которого не отступает в любых поисках: «Себя я предоставила добру...» И вызов абажуру в разводах и дешёвой вертлявости канарейки — тому, что так любовно взращивается и лелеется обывательской посредственностью: «Как жжётся этот раскалённый ад, который именуется уютом».
— Хочу писать так, чтобы людям становилось легче. Тихо, просто и несуетно. А пока... не то у меня получается... Хочу писать больше прозы. Почему? Даже не знаю сама.
Внешностью — совсем девочка. Одета просто, по-мальчишески. Коричневые брюки, рубаха с большим, чуть приподнятым воротником. Ничего показного. Всё искренне и естественно. И открыта для всех, и заперта внутри себя с чем-то своим, недосказанным и неразрешимым.
Жизнь не ровна. То несётся, не разбирая дороги, порывистая и обманчивая, как флиртующий ветер. То — сдавленная, захлебнувшаяся немотой. Но всегда остаётся одно — то, что не изменяет и не предаёт. Свой остров. Своё убежище. Своя икона.
— Пушкин... Всё в этом имени. Живое, человеческое. Неоценимый подарок — любоваться его личностью. Так зримо. Как будто бы не было злой неумолимости пули. Жить его душой и страстью. Этого хватит на целую жизнь. И когда — булыжники, и когда — асфальт.
Вот Белла Ахмадулина читает стихи. Чего в ней больше — голоса или глаз?..
«Нетерпение и талант, и счастливая углублённость в своё дело — лучше этого не бывает ничего на свете», — напишет она в своём рассказе «На Сибирских дорогах».
...Ухожу из мастерской в проседь январского дня. Каждой клеткой вплетаюсь в геометрию проспектов и церквей, в угловатый рисунок переулков. А рядом со мной странствует голос Поэта. Он сливается с диалогами машин, с музыкой нечаянностей и соблазнов.
И я уже не могу различить, откуда исходит его незатейливая мелодия:
Мне нравится, что жизнь всегда права,
Что празднует в ней вечная повадка —
Топырить корни, ставить дерева
И меж ветвей готовить плод подарка.
Инна Богачинская. «Вечерняя Одесса», 1974 г