|
|
   |
В святая святых, мастерской одесского художника Александра Лекомцева, прекрасное освещение. Под самой кровлей шестнадцатиэтажки, с прекрасным видом на море и Большой Фонтан, уставленная яркими картинами, усеянная графическими листами с полуабстрактными этюдами (так рождается фон из водорослей, на котором будут резвиться основные персонажи, рыбы), озаренная улыбкой добродушного хозяина — такой она предстает перед любопытными гостями.
С детства Александр любил поплавать, половить мидий. А вот рыбу не ловил никогда. Только для своих картин выдумывал диковинных рыбин, а потом на курорте в Шарм-эль-Шейхе спустился с аквалангом и увидел: все, что выдумывал, существует в реальности, только успевай запоминать! Полосатая крылатка-зебра показалась ему огромной, именно такой он ее написал, со страху, ведь каждый ее ядовитый шип, если уколоться, может парализовать аквалангиста. Складки чешуи прикрывают глаза этой рыбки, но художник ей сделал открытые глаза, чтобы она хоть немного подобрела... В своем подводном царстве на холстах он волен изменять и украшать многое. Чешуйчатые одеяния изображенных рыбок нарядные, контуры красивые, сияющие — не золото ли?
— Нет, хотя я и отдал дань экспериментам с золотом на холсте, но в конце концов самой привлекательной оказалась отечественная краска «Перлина», дающая мерцающий контур серебристо-перламутрового оттенка, ближе к белому. Конечно, до Юрия Горбачева в Одессе никто не представлял, что можно вот так запросто давить из тюбика золото, это когда он стал приезжать уже из Штатов, показывать, рассказывать, наши художники попробовали золотить контуры, фрагменты... Но мне ближе перламутр, это естественный блеск, рождающийся в морских глубинах. Складчатые образования на холсте делаются акрилом, гладкая поверхность — масляная живопись, а еще на некоторых картинах есть выпиленные по фанере или тому же акрилу элементы, фигурки рыбок.
Как выяснилось, картины в мастерской Лекомцева не залеживаются надолго — либо разошлись, либо переделаны. Он объясняет, почему так происходит:
— Художнику обычно нравятся только самые последние его работы. Если что-то пошло не так, отставляю в сторону, время от времени говорю себе: «Подлец, ты потратился на раму, доведи дело до конца!». Но, бывает, время ушло, возвращаться к тому замыслу нет смысла, делаю что-то совершенно новое, пишу сверху. Но в процессе работы над картиной могу хранить множество эскизов, пробных вариантов. Вот сейчас разрабатываю тему: Одесса как своеобразный «Титаник», ловушка для айсберга, с виду симпатичный корабль, а подводная часть оснащена пилами, молотками, сверлами, скрытый мощный ледокол... Таков наш город, простой и дружелюбный, он изнутри очень сильный и может противостоять любому давлению. Думаю, как выразительнее эту идею подать, все время чего-то не хватает...
Отец будущего художника работал шлифовщиком обручальных колец на ювелирной фабрике, и каждый день проходил мимо художественного училища.
— Ему так хотелось, чтобы я туда поступил, тем более, что рисовать я любил, впрочем, как и он, — вспоминает Александр. — Я и поступил. После окончания учебы увлекся социально-политическим плакатом, вступил в Союз художников СССР в 1989 году, а до этого стал инициатором проведения знаменитых выставок в витринах на Дерибасовской, даже сам позировал для ставшего знаменитым плаката на тему экологии Черного моря, где довольно внушительный зад восседал на маленьком ночном горшочке, символизировавшем загаженные морские воды. На том фото (хороший фотограф трудился — Женя Морозовский) задница была моя, а горшок принадлежал моему сыну. Этот плакат вызвал большой резонанс, всем понравился! На Дерибасовской мы развешивали картонки с привязанными ручками, чтобы люди писали отзывы на наши плакаты. Отзывы действительно писали, хотя ручки тырили постоянно, я это предвидел и закупал самые дешевые. Плакаты были не только на экологическую тему, был, помнится, сюжет с постиранным партбилетом, он сушился на веревочке, и это в том смысле, что партии нужно отмыться, чтобы продолжать дальнейший путь. Это было сумасшедшее время, четыре года подряд участники приезжали со всего Союза в мой дом со своими плакатами, а из Ташкента ехали еще и с дынями, на четвертую выставку приехало сто человек. А живописью серьезно я занялся лишь в 1991 году.
Сегодня картины Лекомцева, выйдя за порог его мастерской, оседают во многих частных коллекциях Одессы, США, Германии, Италии, Греции, Турции, Польши. А для дома, для семьи остаются в первую очередь портреты супруги, которых немало: с букетом, в интерьере, на природе...
— Многие, правда, она забраковала, строгая такая женщина, все-таки хирург, — улыбается хозяин мастерской. — На 8 марта не хватило денег у меня на подарок, так я всю квартиру увешал ее портретами. Хочется что-то новое пробовать, работать и так, и так, но людям запоминается какой-то один образ художника, а я разбрасываюсь. Пикассо мог себе позволить «голубой» период, «розовый», я иногда печалюсь, ведь хочется и быть узнаваемым, и продолжать эксперименты. Очень ценю похвалу и уважение коллег. Да, в искусстве каждый за себя, и у всякого своя «манечка», но именно поэтому трудно заслужить одобрение своего брата художника. Это у меня есть, над остальным будем работать!
Мария Гудыма. Фото Олега Владимирского