|
|
   |
Открыл свежий номер «Литературной газеты», вышедший в канун 120-летнего юбилея Паустовского, а там о писателе... ни слова!
В Одессе, в Золотом зале Литературного музея, 31 мая знаменательную дату достойно отметили. В тринадцатый раз вручили муниципальную литературную премию имени К. Г. Паустовского — лауреатом ее в номинации «проза» стал Александр Галяс, а в номинации «поэзия» — автор этих строк, Илья Рейдерман.
На все это смотрел сам Константин Георгиевич — с какого-то редкого фотопортрета, на котором выражение его лица было скорбным и суровым. Болен?.. Или тут — страдание иного порядка: трудно жить «с этой безмерностью в мире мер» (М. Цветаева)?..
Кстати, стихи Цветаевой люди моего поколения едва ли не впервые прочли в альманахе «Тарусские страницы», который фактически почти целиком подготовил Константин Паустовский. Успели отпечатать чуть больше тридцати тысяч экземпляров — и затем книгу, которую изымали из библиотек, мы передавали друг другу. Я тоже успел ее подержать в руках. Там была напечатана и вторая часть «Золотой розы». Уже более полувека я ее не перечитывал. Но по-прежнему актуален для меня этот символ писательского ремесла: мусорщик, просеивающий сор из ювелирных мастерских, чтобы выковать золотую розу...
Мы привычно называем Паустовского романтиком. Проза Паустовского сегодня может казаться то избыточно нарядной, то чуточку сентиментальной. Но это романтик не разочаровавшийся, до конца сохранивший и веру, и верность себе, что по нынешним временам кажется архаичным и непостижимым. Между тем я, его младший современник, воспитанный на его прозе, до сих пор считаю, что если в юном человеке нет романтизма, он никогда не вырастет большим — он превратится в маленького взрослого, для которого жизнь, как большой супермаркет.
Условие «возвышающего обмана» романтики — одно: вера в нечто высокое, идеальное, без чего человек превращается в «социальное животное», в котором социальность стремится к нулю, а мера животности возрастает с ужасающей наглядностью.
Паустовский был хорошим писателем. И был благородным человеком, не запятнавшим себя. Такое сочетание превращает писателя в русского интеллигента. Глядя на портрет Константина Георгиевича на выставке в Литмузее, я понимаю: это не бытовая, а мировая скорбь. Мы, шестидесятники, любили Паустовского, ибо и сами были романтиками.
Илья Рейдерман