|
|
   |
Алексей Ботвинов отмечае круглую дату — тридцать лет назад он стал лауреатом Первого всесоюзного конкурса имени С. В. Рахманинова — циклом концертов в Одессе.
Предыдущий был посвящен музыке Баха. Нынешний — музыке Рахманинова. Ботвинова люблю, ему обязан: он поддержал издание большой книги моих статей и стихов о музыке. И хотя я пытаюсь (безуспешно!) прекратить писать о музыке, на концерт — пошел.
Толстой однажды сказал о Фете: откуда у этого добродушного толстого офицера берется такая непонятная лирическая дерзость, свойство великих поэтов? Похожий вопрос задаю себе и я, глядя, как пианист под аплодисменты улыбается, отвешивая поклоны. Но за роялем он другой. Диву даешься: откуда такая душевная тонкость, такие подлинно романтические вибрации души, такая высота лирического чувства?
Конечно, все это в музыке Рахманинова, в русском Серебряном веке, но... ведь через исполнителя транслируется! Подлинное исполнительство — это некая магия (которая утрачивается в нашу эпоху с ее культом техники исполнения и звукозаписи): как будто дух автора вызван из небытия и присутствует в зале. Только в этом случае можно говорить о со-бытии: совместном бытии исполнителя и автора, исполнителя и слушателей.
...Вот четыре этюда-картины. Эта музыка дышит, в ней тревожная красота, необычайно подвижная и утонченная жизнь души. Поразительно богатая душа — капризно-острая отзывчивость на все, стремительная смена настроений. В одном из этюдов мы слышим бурю, но это буря-игра! В культуре Серебряного века — в предчувствии неизбежного конца — присутствует избыточная роскошь, почти декоративная тонкость музыкальной ли, стихотворной ли ткани. Век себя раздаривает! Избыток красоты. Но у немногих — у Блока, Рахманинова — есть, кроме доминанты эстетической, доминанта этическая. Вот в одном из этюдов — медлительное раздумье, а потом — упорство воли, упорство духа.
Ботвинов играет Сонату № 2 си-бемоль минор. Сонатам Рахманинова не повезло — даже авторитетные музыковеды долгое время считали их второстепенным жанром в творчестве композитора. Вторая соната существует в трех редакциях — третью с разрешения композитора сделал В. Горовиц. А Ботвинов, что называется, схватил эту сонату в ее внутренней целостности, и, слушая его, я понял, что слышу эту музыку как бы впервые и что в ней есть тайна. Какой современный музыкальный язык! Тут высказывание не столько о себе, сколько о том, что происходит с миром. Мир стремительно расширяется! Вот это пространство и строится музыкальными средствами, а мы, уже знающие то, что здесь угадывается, задаем вопрос: каково-то душе человеческой в этом немилосердном просторе? Не потеряется ли она?
Рахманинов, да и весь Серебряный век, пытаются дать ответ: душа должна стать огромной, личность — сверхчеловеческой. Но вот третья часть сонаты. Стучащие сухие аккорды. Императив: здесь я снова должен «собрать» себя. И какая атака, какой темп! Легкость, а внутри нее — тяжесть. И вязкие пассажи. Нет поражения — но и полной победы нет. Вот — ответ нам. Не до побед — дай Бог выстоять.
...Во втором отделении Концерт для фортепиано с оркестром №3 (Камерным оркестром Одесской филармонии дирижировал маэстро Игорь Шаврук) — это был праздник, повод забыть на некоторое время о сомнениях, упиваясь прекраснейшей мелодией. Торжество музыки, торжество духа. «Хрестоматийность» была снята — можно было внимать музыке от первой до последней ноты. Щедрость, рафинированность — и одновременно демократизм формы. Этого Рахманинову не прощали, кричали: музыка для кучеров!.. Так и сегодня: надуманный изыск — принимают, а прямую речь, исполненную смысла, слышать не хотят.
Начало второй части я воспринял как начало дня. Рассвет, брызнули первые лучи солнца. В музыке концерта есть то, чего мы чаем: полнота бытия. Но за полноту бытия приходится бороться. И эта потрясающая красота есть не что иное, как победа души над земной тяжестью. Это и есть главное дело романтиков. Но как ненадежна эта победа! Романтизм — это состояние, требующее от человека бесконечного напряжения, предельного усилия духа.
И поневоле думаешь о России, которую мы потеряли, о великой культуре, которой больше нет. Вот, правда, музыка еще, слава Богу, звучит. Но мне почему-то вспомнился «кабинет горного воздуха» в одном из одесских санаториев. Людей, способных совершить восхождение в горы, единицы. Но создают искусственную смесь — и позволяют подышать этим воздухом. За деньги, разумеется...
Концерт, однако, был великолепный — один из лучших у Ботвинова, кажется, на пределе возможного! С тем большей тревогой спрашиваешь: что же дальше? Меня, честно говоря, не очень интересует дуэт Ботвинова с турецким перкуссионистом, обещанные видеоинсталляции, которые, как бы ни были хороши, отвлекают от музыки. Впрочем, я не вправе навязывать пианисту свое видение. Я только говорю, что во всем этом нет ответа на вопросы о судьбах музыки как явления духа в современном мире.
Ботвинов — на опасном рубеже: на переходе от зрелости к мудрости. Тут неизбежный возрастной, экзистенциальный кризис, переоценка ценностей. Владимир Горовиц как раз в этом возрасте внезапно прекратил концертную деятельность на целых двенадцать лет. Все мы хотим успеха, социального признания. Но миг прозрения — осознание трагизма ситуации художника в современном мире. Машине современной техноцивилизации враждебен живой человеческий дух. Выстоять можно, лишь утверждая высокое достоинство культуры и человека как ее носителя...
Илья Рейдерман