|
|
   |
«ТеатРок» Алексея Коломийцева справил новоселье 30 ноября премьерой авторского мюзикла «Divка» по мотивам «оперы малороссийской» Ивана Котляревского «Наталка Полтавка». Спекталь не нов — для его автора, но в Одессе на публику и вживую, не в видеозаписи, представлен был впервые и оказался великолепным хитом.
ДАЛЬНЕЙШЕЕ в этих заметках не будет комплиментарным, но будет попыткой изъяснить, что же за феномен такой Алексей Коломийцев — а он таки феномен, — в чем его привлекательность и в чем уязвимость.
...Название мюзикла, с этой помесью латиницы с кириллицей, содержит откровенную подначку, выказывая происхождение от слова «дива»: «богиня», «примадонна», в данном случае — первая девка на селе. Подманив такой заявочкой, помноженной на известную арию: «коло мене хлопцi в’ються...», — Коломийцев, переназвав свою героиню Аннычкой и переместив куда-то в карпатское село, являет ее неброской работящей домоседкой, вокруг которой отнюдь не «вьются» и не «бьются», но у которой, при всей ее неброскости, тем не менее, проявляется железный характер. История Аннычки перенесена в наши дни, и тут, конечно, интрига: а ну, как удалась Коломийцеву имплантация, ведь тут мы имеем дело с такой классикой, которая уже — архаика, ввиду новых социальных обстоятельств. Ну, заранее понятно, что возлюбленный Петро подался в заробитчане, но как он умудрился сгинуть бесследно в эпоху айфонов?
Айфонами размахивают в спектакле, но в остальном село живет, как испокон веков повелось. В ночных туманах водят хороводы белые русалки. Про туманы тут надо сказать особо (отметив, что и либретто, и музыка, и сценография «Divки» — всё авторства Алексея Коломийцева; автор костюмов — Маргарита Блам). Ныне на сцене кто только ни горазд туману напускать, аж, бывало, чихнуть хочется. Но впервые вижу, что туманом можно — рисовать. Активно, осмысленно рисовать. У Коломийцева клубящаяся белая субстанция — живая, она образует в воздухе арабески, превращая сценическую «картинку» то в строгую гравюру, то в размытую акварель. Сюжетно туман оправдан: ведь он непременная часть карпатского пейзажа.
Звучат в тумане хоры: аутентичные народные голоса молодых исполнителей, с такими впору блеснуть на любом этнофестивале. Музыкальная ткань спектакля — тонкая стилизация. В партитуру включены лепет речного потока, щебет птиц. Волнующим, тоскующим фоном тянется зудящий, вибрирующий звук карпатско-молдавской дрымбы, она же в Азии «комуз». А главное, что понял и воплотил в своем мюзикле Коломийцев-композитор, это то, что в основе основ народного пения лежит вовсе не мелодизм, не эта берущая за душу жалоба «десь поїхав мiй миленький iншої шукати» и, тем более, не салонные «чорнiї брови, карiї очi», — Господь с вами, всё это уже очень позднее творчество; в основе же исконной народной песни — вопль: магический, заклинательный. И вот это у Коломийцева отчетливо звучит. Особенно в потрясающей кульминационной арии Аннычки...
Влюбленные выясняют отношения в латентном, так сказать, ритме карпатской «коломыйки». Забавны, озорны, песенно забойны ария Терпилихи «Щось менi таке наснилось» и песенка Мыколы (артист Александр Серебрянский) «Якби менi не тини та й не перелази».
КОЛОРИТ села, бытие с айфонами, но ныне и присно вне времени, создан посредством фактуры дерева: персонажи играют с досками. Настоящими досками: это уже — эквилибр, тут и вес, и соблюдение центра тяжести, а то ведь и сценического партнера недолго навернуть. Из досок возникают речные мостки, сельские заборы; когда надо, доски символизируют всяческое «добро» — предметы, означающие богатство; во время гневного объяснения встретившихся наконец-то влюбленных каждого из них кумушки обкладывают-изолируют досками-«тынами», наглядно показывая, как трудно бывает человеку пробиться к сознанию другого.
Ну, доски — это классика: Юрий Любимов, «А зори здесь тихие», — так что же, они теперь на сцене запрещены? Главное, употребить их к делу, не нарочито и не подражательно. Что Коломийцеву и удается.
Посмотрев уже третий спектакль Коломийцева, делаю вывод: спорить о его постановках можно только в координатах личных стилевых предпочтений, которым эти спектакли могут импонировать, а могут и не соответствовать. Если же судить Коломийцева-режиссера «по законам, им самим над собой призванным» (а это законы раритетного музыкального жанра — рок-оперы), то Коломийцев безупречен и каноничен. Его постановки выверенны им до йоты, они демонстрируют строгий вкус и точное чувство меры их автора. И, при всей их поистине математической рассчитанности, обращены они, как и полагается на театре, прежде всего к эмоции, к чувству зрителя, ведя последнего от впечатления и переживания к назиданию, размышлению и умозаключению.
НУ, ТАК что случилось с Аннычкой и Петром? В адаптированном архаичном сюжете логика Коломийцева тоже безупречна. Покойный батюшка Аннычки был, как водится в жизни, еще тот пьяница и мужик взбалмошный, крупно поскандалил однажды с Петром и наладил его «геть» со двора. А у Петра (Кристиан Никулица) свои тараканы в голове: ах, раз так, то и не объявлюсь, покуда в заграницах больших денег не заработаю, вот тогда и вернусь принцем на белом коне, увидите! А гордая Аннычка эти «тараканьи бега» любимому не простила, обиду затаила, но и любовь задавить не смогла: однолюбкой уродилась. Аннычка в исполнении Татьяны Игнатенко (великолепный вокал, там надо еще тот диапазон одолевать, да на пределе эмоций!) — девушка, что называется, «незламна», ломает же эту упоротую Золушку и повседневно плющит властная, авторитарная маменька — Горпына Терпилиха (яблочко-то — от яблони, заметьте).
Тут и подкатись подлипала Десятник (Александр Перуцкий), эдакий неискоренимый живчик, «голова сiльради» со времен УССР. И давай он молодого мажора Возного (Алексей Андрийчук) подзуживать: жениться-де надо, ради имиджу. Возный тоже фигура узнаваемая: типичный «новый украинец» хуторянского разлива и явно, непременно же, кандидат в депутаты! Почему решается просватать бесприданницу Аннычку? А, во-первых, девка, сиречь девственница, что в наши дни раритет и как бы для мужа престижно; во-вторых, не избалована — районному бутику будет рада. Отчего сдается, в конце концов, Аннычка? Да от Петра ни слуху ни духу, завяли, может, помидоры, а вот мамаша загрызает, впору и в замужество спасаться. Всё логично!..
Очень ярок образ Терпилихи, моложавой и по жизни недолюбленной (не употребить бы тут словцо позабористее), вследствие чего наверстывающей бабий век в местных ночных барах. Терпилиха в трактовке Натальи Шевцовой — гремучая смесь Лолиты с Веркой Сердючкой, и примечательно то, что актриса ни в чем не подражает ни той, ни другой, ничего не стилизует и не пародирует, а тут просто дана натура, естество, тут тонко и точно угаданный стиль времени и места!..
Сцены «народного разврата» в ночном баре выдержаны в границах доброго вкуса и очень смешны. Мы наблюдаем, как постепенно движения персонажей делаются механическими, марионеточными, как кукольно-глянцево выглядят и Возный, и Терпилиха, и местной выделки «мисcки-модельки», — и ясно понимаем: эх, не там мы, добродiї, уже четверть века Европу ищем!..
А уж когда из Европы заявляется к родным пенатам, то бишь русалкам, Петро с деньгами — каким взаимным гневом пылает дуэт Петра и Аннычки! Нет, Аннычка вам не кроткая «полтавка»: «Да пошел ты!..» — отрезает она Петру на его претензии... и опять нам явно: возьмет таки она его крепко в свои трудовые ручки. Тут мужское начало, уж обижайтесь или нет, пасует перед женским: земля матриархата, к нему, похоже, дело идет на новом витке...
НУ, А ЧТО ЖЕ в «Divке», на мой взгляд, подлежит критике? А есть в ней ложка дегтя. Неприятно мне про это писать, но не писать не могу. И надеюсь, что больше, применительно к Коломийцеву, которого считаю очень талантливым, писать про такое не придется.
Почему у него Возный говорит по-русски? Почему сманивает Аннычку «в Москву и в Петербург», а не, скажем, на Канары? Что: русский язык как таковой — непременно атрибут персонажа карикатурного и предосудительного? А я вот не вижу ничего предосудительного в поездке в Петербург, которому мы с вами обязаны нашим культурным фундаментом. И, кстати, а на каком языке писаны ремарки «Наталки Полтавки» у Котляревского?..
Это, получается, перед какой конъюнктурой прогиб? Разве не ясно нам, что раздувают «языковой вопрос» дельцы от политики, на словах провозглашая «мову єднання», на деле осуществляя принцип «разделяй и властвуй»? Зачем в нарядном, веселом, талантливо поставленном спектакле делать акцент на этом «вопросе»? А отчего бы не изъясняться Возному не «отiєю собачою мовою», а на родной певучей — Ляшка, Тягнибока и бывшего члена КПСС Фарион? Что, Возный стал бы от этого более симпатичен?
Тем более, что, как я узнала от автора же спектакля, и прогиб-то не был зачтен. В регионе, который нынче взят за эталон языка и обихода для всей огромной и многообразной в своих же этнических проявлениях Украины (где — Наталка, и где — Аннычка), самое что ни на есть «титульное» начальство заявило Коломийцеву, что «Divка» его — «не на часi», и предпочло постановку во вполне шароварном духе времен УССР. «Начальство» не понимает — значит, и народ «не врубится», известное дело; хотя Коломийцев всегда готов к обсуждениям и дискуссиям с публикой после спектакля.
Нормально — это когда спектакль критикуют, когда о нем до хрипоты спорят. Ненормально — когда страна вытесняет, выдавливает творца спектакля. Так был вытеснен Виктюк, так был выдавлен «в Европы» Жолдак... и у Коломийцева что-то не срастается, как погляжу.
Может, с Одессой таки — срастется? Только без конъюнктурных экивоков. Ну ее, политику. Не стоит на нее разменивать Талант.
...Ну, а мораль? Она в «Divке» есть. Есть в украинских селениях и в городах такие неприметные девушки: домашние, работящие, верные, стойкие, со стальным стерженьком внутри, с отвагой выглядеть и быть не «как все», живущие по велению сердца и не теряющие разума ни при какой конъюнктуре и ни при каком тренде. На них, этих «дiвок», и надежда.
Тина Арсеньева. Фото с сайта «ТеатРок»