|
|
   |
В «Театре на Чайной» дан премьерный спектакль «Иллюзии» в постановке Александра Онищенко, по одноименной пьесе Ивана Вырыпаева.
ВЫ ЗАГОЛОВОК мой не берите в голову, а то еще подумаете, что я такой заправский математик: нет уж, в сфере точных наук я гарантированный двоечник. Но помню терпеливые наставления, даваемые мне, с легкой усмешкой, в былое время, подругой — физиком-теоретиком. С юности помню, как некоторые выкладки современной точной науки применимы в наше время к явлениям в искусстве, именно там, где оно, искусство, явно входит в область социальной психологии. С «Иллюзиями» — как раз этот случай. Интуиция тоже во мне работает, а математика, скажу я вам, не зря же оперирует иррациональными величинами: на каком-то уровне она, в моем восприятии, уже зашкаливает в область мистики, хотя сами ее адепты это категорически отрицают. Когда я спектакль смотрела, рука сама тянулась к воображаемому мешку с шарами: все — черные, а вдруг выужу белый?..
Вот вообразите ситуацию. Умирает человек, которому за восемьдесят, и говорит предсмертное слово своей жене, с которой прожил более полувека. Прочувствованное слово. Точнее — слова, слова, слова. Слов столько, что за время этого монолога можно еще одну супружескую жизнь прожить и помереть... от почти нестерпимой нравоучительности предсмертных откровений: ну, чисто Эдуард Асадов, пересказанный в прозе. Не монолог — мечта пятнадцатилетней девочки про идеальную любовь. Одно не сложилось — не удалось супругам умереть в один день. Зато, спорим, всякая жена мечтает услышать такое! И зрительницы сейчас вполне прослезиться могут от умиления. Постулаты идеального брачно-любовного союза изложены как по писаному, вот по списку советов психолога для дамского журнала.
Все это пафосно излагает нам актер у микрофона. Отметив окончание монолога пафосной же паузой, уступает микрофон коллеге... и тут такое начинается!..
То есть — не начинается: продолжается. Только чуточку меняется ракурс. Точка зрения смещается. Сколько действующих лиц, столько и точек зрения. Что было, что стало, чем сердце успокоится.
...Когда мы были молодыми, но, к досаде, быть может, многих, к прекрасной чуши склонны не были, мы обожали в компании повторять изречение одной бальзаковской графини: «Дитя мое, если вы будете говорить о любви, в то время как я говорю о браке, мы с вами не поймем друг друга». Из пьесы Ивана Вырыпаева этот трезвый посыл вытеснен: для чистоты эксперимента. Здесь каждый другого любит. Идеальной пожизненной любовью. А именно: перед нами выведены две очень пожилые супружеские пары с солидным стажем взаимной любви. И актеры у микрофона нам излагают мини-новеллы из жизни этих пар. С точками зрения.
Но... не буду же я пересказывать вам сюжет, полный подвохов и перевертышей! Одно отмечу: коллизии, заданные Вырыпаевым и тонко интерпретированные режиссером Онищенко, — эксперимент, производимый в стерильных лабораторных условиях. Ничто ему не мешает, даже упоминания персонажей о детях и внуках. Каковые, можно догадаться, в реальной жизни надежно способствуют переориентации из сферы большой и чистой любви в область смиренной прозы с проблемами борьбы за выживание. Нет уж: «с графини требуются только душевные качества, потому что для хозяйственных у ней много лакеев», — даже это охранное условие в истории двух супружеских пар соблюдено: мы смутно представляем себе, чем, собственно, они в жизни были заняты помимо странностей любви. Странности же эти — экспериментальная конструкция по классическому принципу «как если бы». А если вот так, как рассказывает вот этот персонаж? А ну, — вот так?..
ОЧЕНЬ СКОРО по ходу спектакля мне вспомнилась сцена, вошедшая в анналы киноклассики: фиктивная игра в большой теннис в финале фильма М. Антониони «Блоу-ап» («Крупным планом»). Звучат удары ракеткой по мячику, мы видим ужимки и прыжки теннисистов на корте, а мячика-то и нет, исполняется пантомима, или, как говорят на театре, беспредметное действие. Все сие, после изложенной нам в фильме истории, долженствовало символизировать принципиальную непостижимость истины, наше насквозь иллюзорное восприятие явлений этого мира.
Фильм пришел к нам с запозданием, когда мы уже, смею сказать, поумнели. И во мне, при первом просмотре, вместо пиететного «вот оно!», вызвал реакцию саркастическую: товарищ, обнаружил труп — звони в полицию, а не морочь мне голову непостижимостью истины, начитавшись модных философских теорий. Предполагаю, что Иван Вырыпаев, 1974 года рождения, «богат едва еще из колыбели ошибками отцов и поздним их умом». Пьеса «Иллюзии» — а зритель, подозреваю, напрочь забывает название спектакля, всецело захваченный переживаниями на тему «ах, как они любили» и ломая голову, кто же кого, в конечном счете, на самом деле любил, — эта пьеса тоже из разряда «беспредметного действия»; только поднимает ее на порядок выше выкладки киномэтра 60-х ее ироническая интонация, подчас крепко сдобренная и черным юмором. Идет игра: озорная провокация, игра нашими стереотипами и идеальными представлениями, а сказать проще — влечениями, хотелками, конструкциями, подменяющими реальность.
Вывод спектакля «Иллюзии», вослед пьесе, тоже, в общем, об этом, «по Антониони»: об изначальной неупорядоченности бытия, вследствие которой на бытийные вопросы каждому приходится отвечать персонально — и для себя. Нет универсальных ответов. Все относительно. И на вопрос: «Так что же такое любовь?», — нет ответа, годного для всех и каждого.
Тут, знаете, опять уместно обратиться к физике в искусствоведении. Напомню, что много лет назад писала в своих эссе выдающийся советский кинокритик Майя Туровская: «Переход от классической механики Ньютона к квантовой физике ХХ века определил принципиально-вероятностную точку зрения...: нет точного местонахождения электрона, есть лишь волна вероятности. Был сформулирован принцип неопределенности Гейзенберга: само наблюдение за частицей — вмешательство светового луча — уже меняет ее местоположение». Данной формулировки вы не найдете, обратившись в Интернете к «Гейзенбергу», — это переложение постулатов физики на язык социопсихологии, сделанное искусствоведом; причем, замечу: сам-то принцип был открыт, задолго до В.К. Гейзенберга, русским писателем Федором Достоевским...
Короче: явление зависит от глаза, это явление наблюдающего. От моего и твоего взгляда. Разные взгляды — разное получится и явление, хотя речь, вроде бы, об одном-единственном, конкретном. И в случае с любовью этот принцип действителен сугубо.
КАК ЭТО до нас донесено в спектакле Александра Онищенко? Адекватно. Пьеса, что называется, чистая литература, концерт для четверых чтецов. Поначалу «театр у микрофона» смущает... но постепенно действо накаляется, как краснеет, разогреваясь, спираль электропечки, достигая, в конце концов, белого каления: проявляются мимические нюансы, оживляются жесты, вибрируют интонации.
Планку задает «старший товарищ» — заслуженный артист Украины Юрий Невгамонный, и здесь, в «театре чтеца», выступающий как неповторимый характерный актер. Его молодого партнера Дениса Фалюту уж мы знаем в этом же качестве, в высоком качестве, в спектаклях Натальи Прокопенко, о которых наша газета писала. Две обаятельные молодые актрисы, Ирина Костырко и Ольга Салтыкова, достойно выглядят рядом со своими более опытными коллегами.
...Нет, а все же, что такое любовь? В ней ли смысл жизни? Да сам себе и ответь, чудак! Откупори шампанского бутылку и перечти... ага, и это, и то, и еще всякое. Ответа, может, и не получишь, но чувства воспитаешь. Потому что любовь очень зависит от твоих глаз, на нее смотрящих.
А «Иллюзии» — они на то иллюзии, чтобы не дать реальной картины. Лично для меня этот спектакль, может быть, вовсе не обязателен... не будь в этой необязательности обаяния вещиц, созерцаемых на развалках Староконного рынка: такой себе изящный пустячок, покрытый патиной времени, и необходимым его не назовешь, а вот поглазеешь, и на душе светлее...
Тина Арсеньева. Фото автора