|
|
   |
Такой грамматической конструкции, как известно, не знает История. Но театр может всё. Историческую реконструкцию в духе обратного предвидения предложил нам режиссер и композитор Алексей Коломийцев, воспользовавшись для этого провокативной пьесой Дмитрия Корчинского «Венский кофе». Спектакль «Цветочки, или Венский кофе» был показан в Доме клоунов.
ПОНЯТНО: есть цветочки — будут и ягодки. Историки утверждают, что в 1913 году в Вене проживали: Сигизмунд Якобович Фройд, будущий Зигмунд Фрейд; Лейба Давидович Бронштейн, он же Лев Троцкий; Адольф Алоизович Шикльгрубер-Гитлер; а также Иосиф Виссарионович Джугашвили, будущий Иосиф Сталин.
В чем провокация? А конструируется кинематографическая ситуация «как если бы». Вот могли бы они однажды встретиться, допустим, в одной кофейне? И если туда зашли бы мы с вами, то что и кого, собственно, увидели бы, застав эту компанию?
Итак: Фрейд — Андрей Сакара, Троцкий — Олег Савченко, Гитлер — Милена Компаниец, Сталин — Виталий Зеленков; эти же персонажи в раннем детстве, потому что ведь здесь Фрейд сидит, надо уважить, — Тимоша Шевцов. А поит венским кофе этих лузеров в конце 1913 года барменша Христина, иммигрантка из Галичины: Наталия Шевцова.
Стилистика спектакля определена постановщиком как «живое кино». Для этого по зеркалу сцены протянуты белые параллельные шнуры, создающие подобие эффекта поцарапанной кинопленки, а изображение подчас заклинивает: актер несколько раз судорожно повторяет движение и фразу. Вообще-то, так клинит грампластинку, а пленка в кино просто рвется с характерным шумом, и тут можно было придумать более адекватный прием, с моментальным ступором и вспышкой, например. И все же изобразительная, пластическая часть спектакля, как всегда у Коломийцева, красива и стилистически точна.
Что до пьесы, то существенно, что же из нее режиссер извлек, какую модель выстроил на сцене, какие мысли будит спектакль. Как известно, история повторяется... ну, сами знаете, в виде чего. Вот нам сейчас и попробуют спроецировать фарс-повтор на трагедию-первоисточник.
КТО перед нами? Психиатр, сообразивший разводить на деньги дамочек, охочих поплакаться в жилетку; провинциальный журналист; непризнанный живописец; подозрительный тип, высматривающий, какая охрана в банке напротив. Христина под конец спектакля посетует: вот, жила в Европе, а ни одной знаменитости не увидела, — про вот этих, что ли, в селе у себя рассказывать?
Ну, над вопросом, как из таких посредственностей могли получиться такие грандиозные исторические фигуры, не один десяток лет мыслители голову ломают. Но из глубин этой головоломки предательски всплывает вопросик: а посредственности ли они были на самом деле? Или это, говоря языком Фрейда, сублимация наших зависти и страха? Для жены и для лакея никто не гений, для барменши тоже. А ну, явись там Амедео вместо Адольфа, и что?..
Гении всякие бывают. Гений в музыке. Гений науки... или научной мистификации, потому что психиатрия наука не точная. Гений злодейства.
А из-под этого слоя — второй вопросик: где вы видите повторы исторических событий в виде фарса? Что именно повторяется? Почему, к примеру, повторяется «тоталитаризм», а не Пунические войны (кстати, а что они такое?)? Вам сейчас очень смешно жить? Ну, значит, у вас индивидуальное чувство юмора развито. В 1913-м тоже вон жил в Австрии смешливый человек, Ярослав Гашек...
ВОСПОМИНАНИЯ персонажей «Цветочков», данные на сцене в духе истолкования Фрейдом, тоже не лишены иронической окраски. Полноте, господа, ничегошеньки мы травмами детства объяснить не сможем, потому что одни и те же травматические фабулы, как мне уж приходилось отмечать, у разных особей приводят к прямо противоположным жизненным установкам и результатам. Зерно одно, почвы разные.
В этих сценах актриса Наталия Шевцова демонстрирует гибкость перевоплощения, представая перед нами то двумя, каждая на свой лад, заполошными еврейскими мамашами, то романтической грузинкой, скорбно замаливающей грех (есть версия, что Иосиф был внебрачным ребенком), то чинной немецкой фрау.
Еще одна актриса в «Цветочках» — Милена Компаниец. Почему именно ей поручена роль Адольфа? Да психофизические данные у нее травестийные. Субтильная, внешне статичная, внутри — комок нервов, и утонченно женственная, а давно доказано: люди искусства андрогинны, обоеполы, искусство — высокая сублимация, в этом папаша Фрейд был прав, а русский Розанов про это рассказал даже раньше. Вот режиссер Милену и «увидел» в роли. Роль получилась вполне в характере: в хрупком, соплей перешибешь, Адольфе, внезапно переходящем от презрительного молчания к аффективной эскападе, почти истерике, читается что-то зловещее, инфернальное.
Мне жаль, что демонское начало не прочитывается в достойном историческом двойнике-антагонисте Гитлера — Сталине. Простоват получился. Урка вроде Промокашки из «Места встречи». Действительно, подивишься: как ему, такому малодушному, суетливому, неотесанному, удалось. А удалось. И над Адольфом одержать верх удалось. Образ Иосифа надо проработать. В нем должно читаться хотя бы коварство. Недосмотр тут сугубо режиссерский.
Не будем принижать и недооценивать «всех их». Это были выдающиеся люди. То есть — выдавались, и очень сильно, из ряда таких же обывателей. И всё у них «получилось». Не стоит нам, умудренным Историей (если таковая чему-то учит, потому что есть и поговорка, опровергающая подобные ожидания), не стоит уподобляться Христине. Если здравомыслящая мещанка Христина — и «глас народа», то ведь и народ на всяком этапе Истории (еще одно присловье) заслуживал своих вождей...
А что там галицкий пролетариат, спрашивает Христину журналист Лев, и получает ответ: мечтает стать пролетариатом венским либо парижским. Мечтать не вредно. На пороге 1914 год, грядут виселицы, Терезин и Талергоф: концлагеря смерти, изобретенные специально для русинского населения Галичины, причем не вульгарным налетчиком Иосифом, а Генштабом цивилизованной Австрии.
«ГЛАС НАРОДА»... и пресловутые заслуженные им вожди. Выдающийся немецкий искусствовед, еврей Зигфрид Кракауэр в своей гениальной книге «Психологическая история немецкого кино: от Калигари до Гитлера» пытается объяснить, как же культурная немецкая нация дошла до жизни такой, и делает это, отслеживая тенденции в кинематографе. Правда, не по Фрейду, а, скорее, по Юнгу, оперируя понятием «коллективная душа»; и, конечно, в русле социопсихологических изысканий неофрейдистов, «папаше» решительно оппонировавших. Предрасположенностями, установками, ожиданиями, влечениями «коллективной души» объясняет киновед явление тиранов. Мятежницы против родительской тирании, выведенные в немецком фильме 30-х годов, несут в себе черты будущих эсесовок: надменность и садизм.
«Призрачное томление немецкой души, для которой свобода была роковым потрясением, а незрелая юность — вечным соблазном, облекшись в человеческую плоть и кровь, вышли на сцену нацистской Германии».
Наши с вами прискорбные тоталитарные реалии еще ждут своих нелицеприятных исследователей. Фрейд здесь — это, знаете ли, колоритная частность, ввиду вероятностной множественности посттравматических последствий.
...Зигмунд в этой кофейне — конечно же, самый безобидный в исторической перспективе персонаж, и Андрей Сакара играет типичного «ботаника», субъекта не от мира сего и потому вполне способного попасть пальцем в небо: так, в Адольфе Фрейд не предвидит значительную личность. Как не углядели и его соплеменники из тех, что рангом поважнее.
В этом еще одна провокация спектакля: а что будет, если они встретятся? Да то и будет: «друг друга они не узнали».
Лев в 1913 году откровенно помыкает маргиналом Иосифом. Вот тут должна заметить: Олег Савченко сыграл Троцкого, рассыпав такие каскады, что даже выломился из общей, довольно сдержанной, манеры игры. Это была почти клоунада, с моментом остранения, когда откровенно пародируются расхожие представления о поведенческих моделях, в данном случае этнических. Но в Троцком, в конечном счете, как и в Адольфе, проглянуло нечто зловещее.
ЗАЧЕМ НАМ вся эта конструкция? — и такой напрашивается вопрос по ходу действа. Сколько можно исторические язвы на себе расчесывать? Для того, чтобы «это больше не повторилось»? А «это» и не повторится. История если и повторит какую-то устойчивую модель (ведь «всё уже было»), то сделает это так, что вы знакомых черт не узнаете. А если вы за новым антуражем разглядите старый каркас, вам от этого станет легче? Вы в одночасье справитесь с «вечной» проблемой? Или вы просто сумеете ее предотвратить? Ну, попытайтесь: если Христина именно вас послушается.
...Алексей Коломийцев, будучи склонен к эффектам, не мог и в этом спектакле обойтись без метафоры: в финале ангелоподобное дитя исполняет небесной колоратурой «Аве, Мария» Шуберта, а вокруг детского тельца вьются черные взрослые руки. У младенца отрастают крылья, и он воспаряет, но вместо лика у этого Ангела — личина, зловещая маска.
И этот поэтический образ ничего не объясняет. Мне же, во всё время просмотра «Цветочков», приходила на память другая метафора. Помните финальную сцену фильма Элема Климова «Иди и смотри»? Непоправимо травмированный войной мальчишка мысленно целится из винтовки в Гитлера: в фотоснимок. Снимки меняются, один за другим, в ретроспективе: Гитлер всё моложе, вот он уже-еще никто... и вот на фото молодая женщина с задумчивым лицом Мадонны и младенцем на коленях: стреляй! И герой опускает винтовку...
Ничего невозможно — предотвратить. Ничего нельзя объяснить так, чтобы невозможно было оспорить. Ничего полезного для современности невозможно вынести из Истории. «Будем жить».
Есть право выбора и возможность быть человеком: в предлагаемых обстоятельствах. Иногда это само по себе подвиг. Но это уж выводы в другой парадигме: не исторической, а религиозной...
Тина Арсеньева. Фото из Фейсбука