|
|
   |
После второго курса журфака мне нужно было проходить практику. Очень хотелось в это время побыть дома — в Одессе. И я написала письмо в «Вечёрку» с просьбой взять меня в газету. Неожиданно быстро пришел ответ за подписью ответственного секретаря Л. Гипфрих. Мне сообщили, что на практику взять меня могут, но ни жилья, ни зарплаты дать не представляется возможным. А мне и не нужно было!
Через два месяца я явилась на Пушкинскую, где тогда располагалась «Вечерняя Одесса». Естественно, я искала ответсека. Высокая стройная женщина с прекрасными волосами и стрижкой «карэ», руками с длинными музыкальными пальцами и красивым маникюром была первой, кого я увидела в редакции. Но она была занята. То телефон, то кто-то заходил... Я переминалась с ноги на ногу, но женщину эту я «забоялась»! И хотела только одного — скорее найти Гипфриха, чтобы он дал мне какое-нибудь задание.
— Что вам? — спросила женщина, просматривая какие-то бумаги.
— Мне нужен Гипфрих, он мне письмо прислал.
— Это не «он».
— А кто? — спросила я.
Женщина в роговых очках посмотрела на меня как на малоумную.
— Если не «он», значит «она»!
— А её где найти?
— Вы уже меня нашли!
Я действительно её нашла! Очень требовательный человек, строгий, взыскательный! И вместе с тем, такая трогательная, поэтическая натура, которую распознать можно было не сразу.
Она не была для посторонних людей «открытой книгой» на должности. Она была «своим парнем» для тех, с кем долго проработала и кого хорошо знала. Мужские должности ответственного секретаря, заместителя редактора крупной газеты не сумели подавить в ней поэта. Это уже позже, работая с ней, мы, следующее поколение «Вечёрки», поняли какая она, Людмила Александровна. Строгий и требовательный профессионал, преданный, верный друг и одинокая женщина... Я по ней буду тосковать...
Вера Крохмалева.
...Я не видела ее больной и не была на похоронах. Мне трудно принять эту данность, что ее уже нет. Как же так: только что была, мы отдыхали на Мертвом море. И по многолетней закономерности я с зимы заказала на август отдых с лечением в Европе, на сей раз в Болгарии, в курортном городке Хисаре...
10 мая я ее проводила отсюда. Спустились вместе к машине, и я спокойно поручила свою гостью знакомому таксисту Цвике, израильтянину. Последнее время мне не нужно было встречать и провожать подругу в аэропорт — она уже хорошо ориентировалась, ведь прилетала сюда ежегодно.
Был звонок на мобильник из аэропорта: прошла таможню, все в порядке. Утром из Одессы строчка на e-mail: все в порядке, бежит на работу, вечером напишет подробнее. Ох, эта работа! Где бы мы ни были, она устремлялась к компьютеру — посмотреть свою почту. Служебную, разумеется. Она жила этой своей работой, этой нашей газетой (надеюсь, я могу называть «Вечерку», которая была последним местом моей службы в штате, своей). Так она была занята, что чемодан обычно собирала в последние минуты. Жила запыхавшись, так что даже не успевала собрать и подготовить к изданию свои стихи. А стихи у Людмилы Гипфрих хорошие, настоящие!
Вот, пришло от нашего бывшего коллеги, художника Игоря Божко: «Начинается август — месяц моих потерь. Мне давно уже выдан на этот месяц патент». Это стихи Люды Гипфрих еще времен «Комсомольской искры». Сегодня ее схоронили. От тебя я тоже оставил цветы. У нас жара. Игорь».
У нее было хорошее журналистское перо, однако писала она редко, все время и силы уходили на организационную, административную работу. И тут я всю жизнь ее не понимала, мы много на эту тему спорили. Она говорила: вот, выйду на пенсию, буду только писать. Ага! Видимо, это дело затягивает, она и в глубоком пенсионном возрасте продолжала быть администратором. Правда, не казенным — творческим. «Играющим тренером».
...Смешно и грустно. На днях увидела в магазине потрясающей красоты сарафан, узенький-узенький — «как раз на Людку», мелькнула мысль. Год назад я бы точно купила ей этот подарок. Помню, когда на случайной распродаже мне попалось замечательное красное невероятно узкое платье, и я его схватила, здешняя моя приятельница воскликнула: «Да ты с ума сошла! Нет такой женщины, которая бы в это влезла!». Была такая женщина, я их вскоре познакомила. Была, а теперь нет.
Белла Кердман.
Ее должность в редакции в течение многих лет так и называлась: ответственный секретарь. Как будто под ее характер, под ее работоспособность, под ее осмотрительность и задумывалась эта работа.
Мы познакомились в начале 60-х. Я в те годы был инженером, а Люда Гипфрих работала в «Комсомольском племени», была влюблена в моего институтского приятеля, писала стихи. Их все пишут в молодости, но она писала хорошие стихи, не столько лирический дневник своих чувств, сколько попытку разобраться в сложностях и сплетениях не очень ласкового мира.
Когда меня пригласили Юра Михайлик и Саша Варламов работать в «Комсомольской искре», Люда работала ответственным секретарем. И я увидел уже не только молодого поэта, но человека, взваливающего на себя ответственность за газету. Так было и при Игоре Лисаковском, и при Вадиме Мартынюке, и при Олеге Приступенко, а потом и при Борисе Деревянко.
Отношения ответственного секретаря и редактора — это всегда диалог, порой драматичный. Людмила Александровна, и я в этом убежден, любила всех редакторов, с которыми работала. Но не все и не всегда хотела и могла простить. Часто Борис Федорович мог в «досыл» написать «колонку редактора» размером чуть ли не в полосу. Люда пила валокордин и ломала утвержденный макет газеты. Нередко утром снималась сверстанная полоса. И вновь — сквозь слезы — ставился подоспевший фельетон. Это была ежедневная изматывающая работа, но Гипфрих жила газетой, жила в газете.
Все реже она вспоминала о стихах. Ее творческая жизнь теперь уже была связана с театром, с поддержкой полюбившихся ей режиссеров, таких, как Александр Смеляков, актеров, таких, как Борис Зайденберг, Георгий Дрозд, Валерий Бассель. Некоторые из ее рецензий помню до сих пор, хоть прошли десятилетия. К примеру, о противостоянии на сцене Русского театра Бориса Зайденберга и Иннокентия Смоктуновского.
Думаю, не только стихи Люды нужно собрать и издать (она хотела сделать это сама, мы много раз говорили об этом, но она все надеялась, что будет у нее свободный месяц и разберет свой архив), но и ее театральные рецензии, опубликованные в «Вечерней Одессе» и «Комсомольской искре». Может быть, в одной книге, так как это приоткроет две стороны ее души.
Люда была сильным человеком, умевшим свои трудности не перекладывать на других, верным человеком, не растерявшим идеалы молодости. Может, и поэтому очень одиноким человеком.
В сложной мозаике, из которой состояла «Вечерняя Одесса», у нее было свое место. И как бы ни называлась ее должность — зам. редактора, и.о. редактора, ответственный секретарь — она была Ответственной — и в этом превосходила многих и многих из нас.
Евгений Голубовский.
Я познакомился с Людмилой Александровной еще тогда, когда она работала в молодежной газете «Комсомольская искра». Плавая механиком на судах Черноморского пароходства, писал о своих товарищах-моряках.
Мои очерки публиковались в газете «Моряк». Однажды ответственный секретарь «Моряка» Вениамин Борисович Косоногий сказал: «Твоими материалами заинтересовались в молодежной газете, зайди туда».
Редакция «Комсомольской искры» находилась тогда на улице Пушкинской. Приняла меня молодая худощавая женщина. Она сидела за письменным столом, заваленным рукописями, и что-то быстро писала. Кивнув мне на стул, протянула руку: «Гипфрих», — и продолжала писать. Признаться, я не понял, что означает это слово — «Гипфрих», а переспросить постеснялся. И только выйдя на улицу и купив в киоске молодежную газету, увидел под какой-то статьей подпись «Л. Гипфрих».
Людмила Александровна напечатала несколько моих материалов. Потом я ушел в длительное плавание и, признаться, забыл о нашем знакомстве.
Вернувшись в Одессу, узнал, что в городе начала выходить новая газета — «Вечерняя Одесса», которую основал Борис Федорович Деревянко. Сказал мне об этом Женя Голубовский, с которым меня познакомил мой близкий друг, известный одесский поэт Юрий Михайлик. Женя работал в «Вечерней Одессе» и попросил написать что-нибудь о море.
Я был в сражающемся с американцами Вьетнаме, куда суда Черноморского пароходства регулярно доставляли оружие, продовольствие, медикаменты. Рейсы эти были нелегкими, и я написал об этом очерк.
Когда принес этот очерк в редакцию, меня встретила в коридоре Людмила Александровна. Поздоровавшись и увидев в руках у меня рукопись, она открыла дверь своего кабинета и коротко сказала: «Входите». Взяла рукопись, быстро прочитала и так же коротко сказала: «Оставьте».
Когда я сказал Голубовскому, что мне не удалось донести рукопись до его кабинета, что ее взяла Людмила Александровна, он засмеялся: «Твой материал в надежных руках. Завтра он будет напечатан!».
Вместе с Людмилой Александровной Борис Федорович Деревянко собрал тогда в «Вечерней Одессе» блистательную плеяду молодых журналистов, сразу сделавших газету одной из самых любимых в городе. Это Семен Лившин, Виктор Лошак, Елена Рыковцева и многие, многие другие. Тогда их работой в «Вечерке» руководила именно она, Людмила Александровна.
Когда погиб главный Редактор «Вечерней Одессы» Борис Деревянко, я встретил Людмилу Александровну на улице. Она шла заплаканная, и столько было на ее лице горя и отчаяния, что я не решился подойти.
Гибель от подлой руки убийцы Бориса Федоровича Деревянко переживала вся Одесса. Но для Людмилы Александровны Борис Федорович, с которым она проработала много лет, был не просто Редактор. Для нее это был учитель, наставник, друг.
«Лицо» газеты «Вечерняя Одесса», постоянная озабоченность всем тем, чем живет город, все, что воспитывал в своих сотрудниках главный редактор «Вечерки» Борис Деревянко, — все это свято берегла Людмила Александровна, передавая его заветы и свой богатый опыт молодым журналистам, новым сотрудникам «Вечерней Одессы».
Меня в ней всегда поражали немногословие, сдержанность и какая-то особая деловитость. Газета для нее была вторым домом. Вернее — первым.
На таких людях, какой была Людмила Александровна, держатся не только газеты. Держится мир.
Вечная ей память.
Аркадий Хасин.
Я подумала, что могла бы сказать в память Людмилы Александровны, но все мои слова показались мне какими-то недостаточными. Я благодарна ей за неизменную симпатию и поддержку, за то, что она первая опубликовала мои стихи, поэму «Скифская колыбельная».
Ей нравились не только серьезные стихи, но и шуточные детские рассказы. А мне хотелось, чтобы ей нравилось то, что я делаю. Вот два стихотворения из поэмы «Памяти ХХ века», посвященные Людмиле Александровне Гипфрих.
Плывут века, как облака,
Над пыльной пересохшей глиной,
По-над долиною полынной,
Туда, где море в берег бьет,
Чтоб раствориться над чужбиной
И там окончить свой полет.
Лишь Музы голос журавлиный
Поет, и плачет, и зовет.
И флейта, выскользнув из рук,
Поет, степной вдыхая ветер,
И пляшет хоровод столетий,
В траве вытаптывая круг.
Когда дышать нельзя, и плакать больно,
И всей реальности — холодный ветер с моря,
Подставь ему лицо, ни с чем не споря,
Подставь ему ладони — и довольно.
Не капли мертвого дождя, а горечь соли
И бесконечный холод нервной дрожи.
На самом деле все намного проще,
И ты уже не ощущаешь боли.
Ты будешь жить. Ты знаешь, мы бессмертны.
Тебе об этом скажет даже ветер.
Он не нашел нигде ни тени смерти.
Он видел только ночи. И рассветы.
Юлия Петрусевичюте.
Мы познакомились в начале 60-х годов в редакции газеты «Комсомольское племя». Люда и я были среди тех, кого созвали для создания, как нынче говорят, пилотного проекта газеты в газете «Студенческие вести» («СВ»). Тогда во всем Союзе ничего подобного не было. Нашими наставниками стали замечательные журналисты, опытные редакторы, зрелые люди, не утратившие, несмотря на рутинную службу в официальной печати, ни энтузиазма, ни духа новаторства, ни врожденного демократизма. Редакцию возглавлял Ерванд Григорянц. Многие известные журналисты прошли школу «Комсомольского племени», позже — «Комсомольской искры».
«СВ» курировала Белла Кердман, легендарное имя которой известно и сегодня по ярким публикациям в изданиях разных стран. С ее подачи внештатным редактором новой страницы в областной комсомольской газете определили меня, заочника первого курса филфака. В команде «СВ» оказались Миша Ильвес, Тамара Казавчинская, Боря Нечерда, Люда Гипфрих. По редакции ходила шутка: «Белую работу делает Белла, черную — Рыжий». Это относилось ко мне. Люда же выделялась среди нас особой, несколько чопорной (тогда нам так виделось) манерой общения, может быть, этому способствовали и очки, и манера строго и со вкусом одеваться. Она быстро вписалась в редакционную шумную жизнь, но иногда смотрела на нас как бы со стороны — особенно, когда, получив гонорар, мы отправлялись в винарку на Пушкинской...
Мы встречались с ней и на литературных посиделках в молодежном кафе «Алые паруса». Здесь в 60—70-е годы молодые поэты и прозаики читали свои произведения перед столь же юной аудиторией. Люда Гипфрих была среди питомцев поэта Юрия Михайлика. Нынче на месте знакового кафе торгуют дубленками, но это — уже другая история...
Спустя несколько лет я перешел в газету «Знамя коммунизма», а Люда продолжала работать в «Искре», откуда с группой журналистов ушла создавать «Вечернюю Одессу» под началом нашего коллеги по «Племени» Бориса Деревянко.
Больше я с Людой не работал, но нас объединяло многое. Я имею в виду не только журналистику, но и принадлежность к особому цеху — ответственных секретарей и выпускающих. Это они (мы) определяют и создают интерфейс каждого номера, составляют его макет, приводят оригиналы материалов в технологическую норму, работают на границе «газета — типография». Людмила Александровна Гипфрих и в ХХI веке не только оставалась одним из руководителей «ВО», но и стала основателем школы ответственных секретарей этой уважаемой газеты.
Людмила была одним из самых компетентных и принципиальных обозревателей по проблемам литературы и искусства, подлинным другом ярких творческих личностей, не раз приходила им на помощь. Она отстаивала изначальные духовные ценности нашего многонационального города. Ее нам уже не хватает...
Феликс Кохрихт
Если у актера или актрисы есть (или был) такой друг, как Людмила Гипфрих, это счастье и удача. Обычно на практике кто-то говорит ложь, потому что жалеет; кто-то хвалит потому, что не хочет портить отношения; кто-то вообще говорит и пишет то, что хотелось бы услышать и прочитать власть имущим. И только от нее, от Людмилы, все эти долгие годы я получала истинные отзывы о своей работе в том или ином спектакле.
Поэтому я была спокойна, когда в антрепризном спектакле «Я стою у ресторана», где мы работали с Богданом Чуфусом, многие мои приятели находили всяческие недочеты. И только Людмила Александровна очень доказательно в своей большой рецензии объяснила театралам, почему спектакль хорош, поддержала и поздравила нас с Богданом с успехом.
Ее уход — это ощутимая потеря для всей театральной общественности нашего города. Ее честность, принципиальность, понимание театра, любовь к нему — пример для оставшихся в этом мире. Царствие ей небесное.
Валентина Губская