|
|
   |
Когда захожу в книжные магазины и вижу роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго», на который сегодня мало кто обращает внимание, вспоминаю, какой вокруг этой книги разразился скандал, когда Советским Союзом правил Н. С. Хрущев. Отвергнутый в СССР издательствами как «порочащий советский государственный и общественный строй», роман был опубликован на Западе, за что автор был удостоен Нобелевской премии. Случилось это в 1958 году.
Присуждение автору «Доктора Живаго» самой престижной литературной премии, которой до него не был удостоен ни один советский писатель, вызвало гнев советских властей. Не было в СССР ни одной газеты, в которой автор «Доктора Живаго» не подвергался бы злобным нападкам.
Затравленный, доведенный до отчаяния, Борис Пастернак отказался от Нобелевской премии и вскоре умер. А «Доктор Живаго» в Советском Союзе был запрещен.
В 1961 году, плавая механиком на теплоходе «Устилуг», в Генуе я увидел в витрине книжного магазина эту книгу на русском языке. В те времена, согласно «Правилам поведения советского моряка за границей» мы увольнялись в заграничных портах по три человека. В Генуе со мной было еще двое друзей, которые поклялись, что ни одна живая душа не узнает о моей покупке.
Прочитав книгу, я выбросил ее в море. Но по приходу в Одессу кто-то из моих друзей все же донес в КГБ, и меня начали вызывать на допросы в это неуютное учреждение. Кончилось тем, что за прочтение запрещенной книги меня лишили права на загранплавание и перевели в каботаж. Так я попал на пассажирский теплоход «Украина», ходивший по Крымско-Кавказской линии.
Экипаж «Украины» состоял из таких же штрафников, как я. Кто-то во время войны оставался на оккупированной фашистами территории, у кого-то попал в немецкий плен отец, у кого-то в Канаде или в другой зарубежной стране жил родственник. Все это в советские времена лишало моряка права на загранплавание.
Капитаном «Украины» был Илья Яковлевич Лукьяненко. Строгий, малоразговорчивый человек, но прекрасный моряк. Илья Яковлевич швартовал судно так красиво, что когда «Украина» входила в очередной порт, на берегу собирались толпы зрителей.
Порядки на «Украине» были как на военном корабле. По утрам капитан в сопровождении старшего помощника и судового врача обходил судно, заглядывая во все закоулки и в жилые помещения команды. И если в кубриках матросов или мотористов видел плохо заправленную койку, приказывал старпому оставить провинившегося «без берега».
С приходом в Батуми, где теплоход стоял сутки, объявлялся общесудовой аврал. После высадки пассажиров номерные приводили в порядок пассажирские каюты, официантки убирали рестораны, застилая столы крахмальными скатертями; в машинном отделении мотористы драили металлические трапы и медные части механизмов до зеркального блеска, а матросы с подвесок подкрашивали белилами борта теплохода. И перед выходом из Батуми в обратный рейс на Одессу немолодая уже «Украина», постройки 1939 года, сверкая на солнце свежей краской, весело и празднично отражалась в воде...
Слушая капитана на командирских совещаниях или на судовых собраниях, я думал: «А за что он лишен заграничной визы? Кому, как не ему, командовать пассажирскими лайнерами, работающими на международных линиях, которых в Черноморском пароходстве было в те годы немало!». Но кто мне мог это объяснить?
Помог, как всегда, случай. Как-то пошел с нами в рейс заместитель главного редактора газеты «Моряк» Яков Григорьевич Кравцов. Ехал он на отдых в Сочи, в один из тамошних санаториев.
Я часто печатался в «Моряке» и хорошо был знаком с Яковом Григорьевичем. Он не только подсказывал мне темы, интересующие газету, но и, правя мои рукописи, давал мне уроки журналистского мастерства. Работая в «Моряке», куда он пришел молодым репортером в двадцатых годах прошлого века, когда там начинали печататься будущие классики мировой литературы Исаак Бабель, Валентин Катаев, Юрий Олеша, Эдуард Багрицкий и другие, Яков Григорьевич был не только знатоком языка моряков, но и знатоком морской жизни. И, конечно, знал многих капитанов. Он и рассказал мне по какой причине капитан «Украины» не имел заграничной визы...
В 1942 году при обороне Севастополя Илья Яковлевич командовал ротой морской пехоты. В одном из тяжелых боев, когда на позиции моряков пошли в наступление немцы, Илья Яковлевич поднял роту в контратаку. И тут увидел, что недавно прибывший к ним молодой политрук, который накануне боя призывал моряков к стойкости и героизму, и который вместе с командиром роты должен был возглавить контратаку, струсил и побежал назад. Разъяренный Илья Яковлевич выстрелил ему вслед.
Когда немцы были отбиты, и разгоряченные боем, окровавленные, в разодранных бушлатах моряки вернулись в свой окоп, Илья Яковлевич увидел стонущего там от боли политрука. Он был ранен в плечо. Приказав санинструктору перевязать мерзавца, Илья Яковлевич отправил его вместе с другими ранеными в госпиталь. А спустя некоторое время Илью Яковлевича вызвали в Особый отдел, где ему зачитали донос, в котором он обвинялся во всех смертных грехах.
Донос был написан раненым им политруком. На основании этого доноса Илья Яковлевич был отстранен от командования ротой и отправлен в штрафной батальон.
Штрафники воевали на самых тяжелых участках фронта, и мало кто из них оставался в живых. Погиб бы и Илья Яковлевич, но в одном из боев за Новороссийск был тяжело ранен.
Провалявшись несколько месяцев в госпитале и выйдя из него, Илья Яковлевич, как закончивший до войны Одесский морской техникум и плававший до нападения фашистской Германии на Советский Союз на судах Черноморского пароходства штурманом, был назначен командиром самоходной десантной баржи. Участвовал в высадке десанта на Малой земле. Потом в Керченской и Феодосийской десантных операциях. Снова был тяжело ранен и по выходу из госпиталя комиссован.
В родную Одессу вернулся в 1944 году, сразу после ее освобождения. Пароходство только восстанавливалось, специалисты были нужны, и Илья Яковлевич был назначен вторым помощником капитана на теплоход «Калинин», который после освобождения Одессы первым из судов Черноморского пароходства вошел в Одесский порт.
«Калинин» под командованием капитана Ивана Федоровича Иванова всю войну проплавал на Черном море. Не раз подвергался налетам фашистской авиации, но благодаря умелому маневрированию капитана оставался на плаву.
Пока «Калинин» ходил в каботаже между портами Крыма и Кавказа, Илья Яковлевич не только хорошо справлялся с обязанностями второго помощника, но по рекомендации капитана стал старшим помощником. Но когда «Калинин» должен был идти в первый заграничный рейс, Илью Яковлевича с теплохода списали. В КГБ, где морякам открывали заграничные визы, внимательно изучая их биографии, Илье Яковлевичу припомнили штрафбат. С тех пор он плавал только в каботаже...
Осенью «Украина» стала на ремонт. Поставили нас не на судоремонтный завод, а пришвартовали к нерабочему причалу Одесского порта. Каждое утро заводской катер привозил к нам слесарей и трубопроводчиков, и я целые дни проводил в машинном отделении, где шли ремонтные работы. В один из таких дней позвонил в машинное отделение капитан и попросил меня подняться к нему в каюту.
Войдя к капитану, я увидел: он чем-то озабочен. И тут я узнал, что Илье Яковлевичу звонил начальник пароходства, который хочет принять у нас на борту прилетевшую в Одессу делегацию профсоюза английских моряков. Наш ресторан 1-го класса подходил для такого приема. А позвал меня капитан потому, что в связи с ремонтом у нас не работал паровой котел. Силами машинной команды мы очищали его от накипи и меняли в топке прогоревшие колосники. Поэтому горячей воды на судне не было. Англичанам в ресторане будет дан обед, и для мытья посуды нужна горячая вода.
— Отказать начальнику пароходства я не мог, — сказал капитан,— поэтому к завтрашнему утру котел должен работать.
Работали мы всю ночь и к утру подняли в котле пар. А часов в десять утра к трапу «Украины» подъехало несколько черных обкомовских «Волг». Из них вышли английские моряки, переводчик, начальник пароходства
А. Е. Данченко и еще какие-то товарищи в одинаковых серых плащах и шляпах.
Илья Яковлевич в парадной капитанской форме с золотыми нашивками на рукавах встретил гостей у трапа и после коротких приветствий повел показывать судно. А потом пригласил в ресторан. Как проходил тот прием, не знаю. Но через официанток, обслуживавших гостей, по судну прошел слух, что Илья Яковлевич приглашен в Англию.
Делегацию англичан возглавлял генеральный секретарь британского профсоюза моряков, который в годы Второй мировой войны плавал капитаном на одном из английских пароходов. Судно участвовало в знаменитых северных конвоях, которые, несмотря на постоянные налеты немецкой авиации и атаки немецких подводных лодок, доставляли в советские порты Мурманск и Архангельск оружие, продовольствие и медикаменты. Узнав, что Илья Яковлевич тоже участник войны, воевавший в морской пехоте, он и пригласил его посетить Англию.
ЗАКОНЧИЛСЯ РЕМОНТ, мы вышли в очередной рейс, и наш капитан, как всегда по утрам, в сопровождении старшего помощника и судового врача обходил судно, был на мостике, регулярно проводил командирские совещания, распекая за малейшую оплошность любого из нас. И не похоже было, чтобы он собирался в Англию.
Прошло месяца три. Никто уже не вспоминал о ремонте и о приеме на «Украине» английских моряков. Но вот однажды при отходе из Одессы к трапу «Украины» подъехал редкий в те времена «Мерседес», из которого вышел высокий мужчина. Выскочивший за ним водитель открыл багажник, достал оттуда желтой кожи чемодан и понес за поднимавшимся по трапу пассажиром. Я думал, это — иностранный журналист. Не раз был свидетелем, когда в Ялту посетить Ливадийский дворец, где проходила историческая конференция глав антигитлеровской коалиции, ездили многочисленные экскурсии. А о журналистах и говорить нечего!
Но ни в Ялте, ни в Сочи, ни в Сухуми, куда заходила «Украина», я не видел, чтобы этот джентльмен сходил на берег. И лишь в Батуми встретил его на базаре: он покупал табак, так как курил трубку.
Пошел он с нами в обратный рейс, где в Одессе его встретил тот же «Мерседес», и тот же водитель снес на причал его чемодан.
А вскоре наш капитан улетел в Англию...
Осенью 1964 года Н. С. Хрущев был смещен со своего поста и отправлен на пенсию. Новым руководителем стал Л. И. Брежнев. При нем моя история с романом Пастернака была забыта, и я снова получил право на загранплавание. А «Украина» продолжала ходить по Крымско-Кавказской линии.
Но вот однажды я принес в газету «Моряк» статью о рейсе во Вьетнам. Там в то время шла война между коммунистическим Севером и капиталистическим Югом. Рейсы во Вьетнам были долгими и опасными. Нашим судам приходилось по несколько месяцев простаивать на рейде порта, иногда попадая под бомбежки. Вот о таком рейсе я написал.
Рукопись я сдал Кравцову. Он прочитал ее, подписал: «В набор» и, улыбаясь, сказал:
— Заходил на днях писатель Иван Гайдаенко. Он пишет книгу о черноморских капитанах. В том числе о Лукьяненко. Помните, его пригласили в Англию, а он все не ехал. А не ехал потому, что когда пришло официальное приглашение от англичан, наши власти ответили, что капитан «Украины» болен и лететь в Англию не может. Но англичан этот ответ не удовлетворил. Из Москвы, из английского посольства, прилетел в Одессу дипломат, сходил на «Украине» в рейс и убедился, что капитан абсолютно здоров. Поднялся дипломатический скандал, в результате которого наши власти вынуждены были пустить Лукьяненко в Англию. Что вы на это скажете?
Что я мог сказать? Я поблагодарил Якова Григорьевича за то, что он открыл мне тайну «невыездного» капитана. А Илья Яковлевич Лукьяненко еще долго плавал на пассажирских судах международных линий. Это право он заслужил!
Аркадий ХАСИН