|
|
   |
Когда в кругу одесситов я с нескрываемой гордостью говорю, что вырос на Молдаванке, и называю улицу, обязательно слышу уточняющий вопрос:
— А в каком номере?
Интересуются этой подробностью абсолютно все и отнюдь неслучайно. Госпитальная улица, на которой прошло моё детство, в Одессе знаменита не менее Дерибасовской. И если, допустим, о той же Малой Арнаутской, с лёгкой руки Ильфа и Петрова, знают, как об улице, где «делается вся контрабанда», то Госпитальную прославил живший там когда-то легендарный Мишка Япончик. Вернее, и он тоже. Вспомните, даже действие рассказа Бабеля «Король» происходило именно на Госпитальной, во дворе дома № 23.
О Мишке Япончике я впервые услышал там же от старших пацанов, обсуждавших изящество его криминальных «подвигов». В Одессе Япончика в советское время не забыли, а уж на Молдаванке и подавно хранили воспоминания о нём с трепетными подробностями, подпитывая их слухами о маузере, якобы преподнесённом ему в подарок владельцем одного из оружейных магазинов. Маузер, как рекламировали этот пистолет в дореволюционном каталоге, на 200 шагов убивавший наповал лошадь и на расстоянии целой версты выводивший человека из строя, был вещью хоть куда. Правда, он и стоил тогда немалых денег — аж 48 рублей. То есть подарок был более чем достойным человеку, имевшему в городе очень определённый статус.
«Новейшее изобретение германца Маузера» Япончику, очевидно, понравилось. И этим щедрым подношением владелец магазина обеспечил себе лояльность налётчиков и неприкосновенность своего товара. И об этом мифическом пистолете, конечно же, слагали легенды в нашем дворе, полагая, и, наверное, не без основания, что, возможно, тот, родимый, здесь где-то до сих пор лежит, оставленный «на фатере у мамаши». Ну, вроде как, на всякий случай...
Вероятней всего, эта байка так и осталась бы пустым вымыслом, не заинтригуй однажды меня мой сосед Яшка неожиданным вопросом:
— Обещаешь, что никому не скажешь?
Он вытаращил глаза, не в силах больше маяться с тайной, имеющей для него огромный смысл. Её невозможно было кому-нибудь не выложить, и она распирала Яшку, готовая вот-вот вырваться наружу, словно несчастный пёс, пойманный на мыло гицелями-собаколовами.
— Забожись за муторшу! — добавил он, терзаясь нелёгким выбором: поделиться со мной всеми «мансами», которых у него накопилось немало, и родительским наказом никому не проболтаться об их семейном секрете. А тот и вправду был очень необычным...
Как оказалось, мой дворовый дружок жил в квартире, которую до революции занимала семья Меера-Вольфа Винницкого. Именно того самого Винницкого, одним из детей которого был не кто иной, как Мишка Япончик. Правда, та квартира в двадцатые годы была разделена на две части, и прежним хозяевам остались лишь две комнаты, но зато с большой изразцовой печью в одной из них. Там-то, в узком пространстве между потолком и карнизом печи, Яшкин отец, спустя многие десятилетия, и обнаружил жестяную коробку. Чего он туда полез? Да особых причин, в общем, не существовало, но исключительно по бытовой необходимости. Карниз печи дал трещину и не заделать её — значило плюнуть на упрёки Яшкиной мамы и проигнорировать её уничижительные заявления о своих руках, растущих из места пониже спины, а не откуда им положено.
— Стыдно перед людЯми, — выговаривала она чуть ли не каждый день, — ты хочешь, чтобы все думали, что я замужем за каким-то шлемазлом? Или тебе нравится устраивать мне в нервах гармидер?
Ну и какой одесский муж, «делающий базар» и обожающий жену — свою дивную хризантему, не прислушается к ней со всем вниманием? Кстати сказать, «делать базар» в Одессе — имелось в виду ходить на рынок за продуктами, и это прерогатива исключительно мужчины — главы семьи. Яшкин папаша не был исключением, «делая базар» регулярно по субботам и потом завтракая второй раз с рюмкой водки.
Однако на этот раз позавтракать, как он привык, у него не получилось, а вместо привычной стопки под малосольную скумбрию ему, вернувшемуся с «Привоза», пришлось заниматься ремонтом. Он, чертыхаясь, притащил со двора пыльную, обгаженную голубями лестницу и, проклиная архитектора, спроектировавшего такие высокие потолки, полез заделать трещину. Кусок злополучного карниза, как и следовало ожидать, от первого прикосновения тут же отвалился, обнажив спрятанную за ним коробку. К великому сожалению Яшкиного родителя ничего реально ценного он в ней не обнаружил, лишь пачку царских ассигнаций да пожелтевшие бумаги извозного заведения, принадлежавшего господину Винницкому М-В.
— А маузер? — у меня перехватило дыхание от этой новости.
Неужели рассказы, слышанные мною от старших пацанов, всё-таки оказались правдой? Однако Яшка лишь вздохнул, осведомлённый не хуже меня о пистолете Короля, а именно так именовали Мишку Япончика в Одессе.
— Не было, вот, батя дал, — Яшка вытащил из кармана розовый казначейский билет достоинством в 25 рублей, с двуглавым орлом и с портретом российского самодержца.
— И куда маузер мог деться? — Яшка, машинально мусоля доставшуюся ему ассигнацию, продолжал недоумевать. — Ведь он же должен был там быть…
Виктор БЕРДНИК. Лос-Анджелес