|
|
   |
1974 год. Мы с коллегой из «Комсомольської iскри» Колей Деревянко идем по Пушкинской. Вдруг Николай хватает меня за руку со словами: «Смотри, идет лучший журналист Одессы». Смотрю. Невысокого роста, субтильного телосложения, единственное, что отличает от других прохожих, — берет на голове. Мог ли я тогда предположить, что в течение пятидесяти лет буду стараться не пропустить ни единой публикации Е. Голубовского. Мало того, мне посчастливилось поработать в одной «команде» с Евгением Михайловичем — в «Вечерней Одессе», «Одесском вестнике», «Вестнике региона».
Он принадлежал к той когорте журналистов, кто способен написать добротный материал на любую, даже не связанную с его персональными интересами тему. И написанное не было бы халтурой. Потому что, обладая невероятным диапазоном знаний, будучи широко образованным, он всегда, о чем бы ни приходилось писать, в центр своих публикаций помещал личность. Помнится редактор «Вечерней Одессы» Б. Деревянко недоумевал: послали в рейд по предприятиям все мужское «население» газеты, так лучший материал написал Голубовский, а не сотрудники отдела экономики.
Тысячи, десятки тысяч статей, интервью, репортажей, предисловий, послесловий, аннотаций — это он, Голубовский. Десятки, сотни открытых им имен литераторов и художников — снова он. И книги, которые он успел издать. А скольким юным и не очень юным служителям Талии и Эвтерпы, Клио и Мельпомены, Эрато и Терпсихоры он дал путевку в жизнь!
Уходит эпоха. Пожалуй, Евгений Михайлович — последний из той блистательной, ставшей уже легендарной плеяды первопроходцев «Вечерней Одессы». Борис Деревянко, Ирина Пустовойт, Михаил Ильвес, Дмитрий Романов, Юрий Макаров, Семен Лившин, Павел Шевцов, Людмила Гипфрих, Валерий Барановский… И вот теперь Евгений Голубовский.
Его доброжелательность, казалось, не знала границ, хотя критиком был принципиальным и честным. Сужу об этом не по чужим впечатлениям. Мои скромные литературные опыты он всячески поддерживал, несмотря на то, что сам я плоды своей деятельности искренне считал и считаю беллетризированной журналистикой, не более.
Но не добрые оценки, не мудрые советы, не радость открытия во время чтения его публикаций были и остаются для меня главным. В дни, когда становилось тошно от окружающей действительности, у меня был пример. «А Голубовскому комфортно жить среди невежества и подлости власть предержащих?» — задавал себе вопрос, на который заранее знал ответ. Жить, работать, радоваться каждому дню и по возможности радовать других — этот завет оставил мне Голубовский.
Анатолий Мазуренко