|
Есть люди, по биографии которых можно писать романы. П. Досич — из их числа.
Футбольные болельщики со стажем прекрасно знают, благодаря кому «Черноморец» стал почти полвека назад «моряком».
Любители паруса отдают ему должное, как прекрасному организатору и беспристрастному арбитру, директору Черноморского яхт-клуба.
Ну, а ветераны Великой Отечественной уважают Павла Васильевича как бойца, прошедшего войну с первого до последнего дня. Он — участник обороны Одессы и Сталинграда, воевал на Курской дуге, принимал участие в битве за Днепр, сражался на Сандомирском плацдарме.
— ОДЕССА И СТАЛИН"ГРАД — два легендарных города-героя. Вам, Павел Васильевич, довелось защищать и тот, и другой?
— На войну я попал, можно сказать, со школьной скамьи. Прошел недельную боевую подготовку (потом шутили, что в срочном порядке закончил артучилище), и меня зачислили в 1-й мор"ской полк огнеметчиком. Еще тот был у нас расчет! Я невысокого роста, а мой напарник из села Жовтого на голову ниже...
Сначала заняли позицию за Крыжановкой. Все делали, как нас учили: чем глубже закопаешься, тем вернее, что жив останешься. Наши моряки держали оборону на железнодорожной насыпи. Румыны очень досаждали им гранатами, скрываясь в кукурузном поле. И моряки попросили нас это поле сжечь. Пришлось выкапываться. Зато фейерверк устроили что надо! Противник ничего не мог понять и в панике бежал. Тогда мы много трофеев захватили, мне достался пулемет чехословацкого производства.
Потом, помню, вышли мы на Вознесенское шоссе и двинулись в Одессу. Командовал ротой бывший председатель колхоза. Подошли к «Продмашу», где расположилась первая баррикада. Ну, мы-то уже повоевали, кое-какой опыт имели — только посмеялись над столь «мощной» обороной. Подошли к электростанции на Пересыпи, где был проезд к нефтегавани. С нами шел один здоровый рыжий парень, он до войны в милиции работал. Так он заладил: «Зачем мне куда-то идти, когда дом рядом? Не пойду с вами». Меня тоже страшный соблазн охватил: жил-то я неподалеку — на Лиманчике, где после войны автосборочный завод построили. Свернуть направо — и через минут десять дома. Но не поддался, свернул, как и все, налево. А рыжий дернул-таки в Одессу, где его, как мне потом рассказали, румыны расстреляли.
Рано утром, на рассвете, погрузились на баркас, и «охотник» потащил нас в Крым. Немецкие самолеты в небе делали, что хотели. На моих глазах потопили баржу с пограничниками, а нас пронесло. Только очень жажда донимала, тем более, что на баркасе никакой еды, кроме солонины, не было, а есть-то надо.
Наконец, прибыли в Севастополь, но там мне толком повоевать не пришлось. В первый же день вражеская пуля угодила в каску, даже канавку оставила. А через каких-то полчаса осколок от снаряда прошил меня насквозь. После операции хирург вручил мне этот осколок на память. Вскоре наш госпиталь погрузили на теплоход «Волга» и отправили в Туапсе, а оттуда поездом — в Орджоникидзе, где я пролежал шесть месяцев.
— А каким образом попали в Сталинград?
— По знакомству. Нет, я серьезно. После ранения мне полагался отпуск. Но куда ехать? Одесса ведь под фашистами. В госпитале познакомился с парнем из Сталинграда. Вот он и предложил пожить у его родителей. Отпуск кончился, а немец уже тут как тут. Вместе со мной на квартире проживал командир 270-го стрелкового полка 10-й дивизии НКВД. Он посоветовал: «Иди на пересыльный пункт, а я туда пришлю своего человека, он тебя заберет». Так и сделали. Потом он меня спрашивает: «Что умеешь? Чем будешь заниматься?» А что я умел? Пацан ведь еще. Но отвечаю: «Я — шофер». Это, конечно, было явное преувеличение — до войны курсы закончил, это правда, но самостоятельно машину никогда не водил. Автомобилей не хватало, и командир отправил меня с товарищами на железнодорожную станцию километрах в пяти от Сталинграда, куда свозили разбитую технику — фактически металлолом.
Собрали мы две машины, сел я за руль и думаю: «Как бы мне в ворота попасть!» Получилось! С тех пор работал на этой собранной собственными руками машине.
В Сталинграде я пробыл до 13 октября 1942 года. Чего только ни случалось?! Немцы бомбили методично, квартал за кварталом, но город жил. Часто приходилось ездить под обстрелом. Как-то везли бочки с бензином. Началась бомбежка. «Нырнули» с напарником в бомбоубежище. Там дышать нечем, но что делать — терпим. Чуть тише стало — выглядываем: наша машина горит. Подбежали вовремя, успели пожар потушить. На минуту бы опоздали — предотвратить взрыв не смогли б.
В другой раз из центра города в Бикетовку, где стоял наш полк, везли хлеб. Осколок попал в мотор, дальше двигаться возможности нет никакой. Тогда я пешком добрался до штаба, сел за руль «Скорой помощи» и вернулся за хлебом. Хлеб ценился не меньше, чем боеприпасы.
Вскоре штаб полка перевели за Царицу, а нас, водителей, оставили принимать дивизию Родимцева. Политрук на прощание напутствовал: «Если останетесь живыми, добирайтесь в Заплавное». Задание свое мы выполнили, в живых остались, но как в это Заплавное попасть? Как через реку перебраться? Связали с товарищем два бревна и, держась за такой самодельный плот, поплыли. Попали на остров, где связисты попросили доставить на берег лодку. В общем, к вечеру очутились в расположении своего полка.
Потом полк отправили в Челябинск на переформирование. И до конца войны я служил шофером 342-й автороты 181-й Сталинградской стрелковой дивизии.
— В армии опытному бойцу не предлагали остаться?
— Еще как предлагали. И лычки на погоны обещали, и звездочки. Но я не соглашался. После демобилизации в 1947 году вернулся в Одессу и устроился мастером ОТК на завод «Красная гвардия». Завод, надо сказать, был «фешенебельным» — относился к Министерству угольной промышленности. В армии товарищи меня избрали комсоргом роты, а потом и автобатальона. Вот и на производстве я быстро выдвинулся по комсомольской линии: сначала — комсорг завода, а потом — первый секретарь Ленинского райкома ЛКСМУ. Но комсомольская карьера не сложилась. После доноса мне влепили выговор по партийной линии и отправили начальником АХО обратно на «Красную гвардию». Как говорится, не было счастья, да несчастье помогло. Бывший до меня комсоргом завода Михаил Картанов в то время заведовал кадрами в обкоме партии. Он-то через полтора года и рекомендовал меня на пост председателя Черноморского бассейнового совета ДСО «Водник».
— До этого вы к спорту какое-то отношение имели?
— Признаюсь, «спортсмен» я тогда был никакой. А «Водник» — это ведь не обычное спортивное общество. От Одессы до Батуми — все заводы, порты, учебные заведения, плавсостав! 18 тысяч человек! Но ничего, начал разбираться, закончил факультет физвоспитания педагогического института имени Ушинского. В результате в должности председателя трудился без малого двадцать лет. Выходит, неплохо у меня получалось.
Работы было много. Это и организация соревнований, и укрепление материальной базы, и выступление команд по различным видам спорта в чемпионатах Украины и СССР. На особом положении, конечно, находились парус и футбол. Мы в Одессе впервые в Союзе провели международную регату «Кубок Черного моря». Много лет меня назначали главным судьей этих престижных соревнований. Ну, а футбол — это «Черноморец».
— Рассказывая о вашей жизни, невозможно обойти эпизод, связанный с переходом лучшей футбольной команды Одессы под крыло ЧМП.
— В 1958 году, возвращаясь из командировки, я совершенно случайно на перроне Киевского вокзала в Москве столкнулся с начальником ЧМП Алексеем Евгеньевичем Данченко. Он стоял в компании с первым секретарем Одесского обкома партии Александром Ивановичем Федосеевым и командующим Одесского военного округа Амазаспом Хачатуровичем Бабаджаняном. Чуть позже оказалось, что еду с Федосеевым в одном купе. В поезде мы разговорились. Потом к нам присоединился главный бухгалтер канатного завода, чьи цвета тогда защищала футбольная команда мастеров. Бухгалтер неважное выступление «Металлурга» объяснял отсутствием денег. Когда он ушел, я, набравшись наглости, предложил передать команду пароходству. Я приводил аргументы, Федосеев задавал вопросы и слушал — обычный дорожный разговор. Каково же было мое удивление, когда спустя несколько дней меня вызвал к себе Данченко и устроил головомойку! Алексей Евгеньевич, конечно, был прав в своем гневе: как я мог что-то предлагать первому секретарю обкома, не посоветовавшись с начальником пароходства?! Но дело было сделано, машина закрутилась, и в 1959 году «Черноморец» стал «Черноморцем». Скоро можно праздновать юбилей.
А Данченко меня быстро простил, так как стал самым преданным болельщиком команды.
На днях Павел Васильевич Досич отметил 85-летие. Он по-прежнему бодр и по-хорошему беспокоен. Активно участвует в работе городского Совета ветеранов спорта, внимательно следит за событиями в мире, стране и городе, который когда-то защищал. И, конечно же, продолжает переживать за любимый «Черноморец».
Анатолий МАЗУРЕНКО.
Со многими интересными людьми сводила судьба Павла Досича (крайний слева). Так на перроне Одесского железнодорожного вокзала встречали Леонида Утесова. Справа от Леонида Осиповича — Михаил Водяной и Матвей Ошеровский. Второй слева (позади) — собкор «Советского спорта» Владимир Рыкунов.