|
|
   |
После двенадцатилетнего перерыва летние олимпийские соревнования 1972 года состоялись в Европе. ХХ Игры собрали рекордное количество участников и национальных команд: в 21 виде спорта медали оспаривали 7147 спортсменов из 121 страны.
К сожалению, праздник мирового спорта был испорчен кровавой трагедией, жертвами которой стали 11 израильских спортсменов, погибших в результате террористического акта радикальных исламистов из экстремистской организации «Черный сентябрь». Остро стал вопрос о досрочном закрытии Игр. Однако исполком Международного олимпийского комитета во главе с покидающим пост президента Эвери Брэндеджем (возглавлявшего МОК с 1952 года американца сменил лорд М. Килланин из Ирландии) высказался за их продолжение. «Мы не можем позволить, чтобы Олимпиада стала местом торговых, политических акций, чтобы кучка террористов уничтожила один из основных каналов международного сотрудничества», — говорилось в заявлении МОК.
Соревнования мюнхенской Олимпиады отличались исключительно высоким уровнем спортивных достижений. Было установлено 152 олимпийских рекорда, 49 из которых стали мировыми. Два из них на счету одесских атлетов.
В Мюнхене одесситы добились выдающегося успеха: четыре золотые медали и одна бронзовая! Олимпиониками стали гребчиха Юлия Рябчинская, стрелок Яков Железняк, легкоатлет Николай Авилов и велосипедист Владимир Семенец. «Бронзы» был удостоен волейболист Евгений Лапинский. Первым золотым медалистом и мировым рекордсменом в этой поистине звездной компании оказался Яков Железняк, победивший в стрельбе по бегущему кабану. Но каким же непростым оказался его путь к олимпийскому пьедесталу!
Пулевики на ХХ Олимпийских играх выступали неудачно. Шли дни, а медалей в копилке советской сборной все не было. И когда шанс появился у Железняка, ажиотаж поднялся неимоверный. Руководство прямо не знало, как ему угодить. А ведь в команду на Игры его брать не хотели.
— В первый раз на международные соревнования я поехал в 1965 году, — вспоминает Яков Ильич. — Тогда на чемпионате Европы выиграл все, что только возможно. Весь год сложился на удивление удачно — чемпионат СССР тоже впервые выиграл. В общем, решил, что дорожка наверх мне коврами выстлана, что на небесах все для меня расписали хорошо. Дурной был. Наказание последовало через год. На чемпионате мира был в хорошей форме, числился среди фаворитов. Но... На третьем или четвертом выстреле потерял чувство времени. Впервые в жизни это случилось — выцеливал, выцеливал, и вдруг обалдел — пелена какая-то. А это уже забор. Причем на медленном беге, когда кабанчик еле ползет (по правилам соревнований три серии производятся при медленном движении мишени и еще три — при быстром — прим. ред.). Увлекся: хотел как лучше, а вышло... Подходит судья, просит открыть затвор и показать патроны. Если осечка, разрешат перестрелять. Но какая там осечка — у меня патрончик целенький! Как ни старался потом, выше 6-го места подняться не смог. Это считалось провалом.
— А дальше?
— А дальше... Так обстоятельства сложились... У нас, «оленебоев» (стрелков во «бегущему оленю» — предтече «кабана»), веселая гоп-компания сложилась. Ганя Никитин, Валерьян Мазин, Володя Веселов — все парни не промах. Особенно Мазин! Вокруг него всегда шутки, смех, подначки. Остальные тоже не отставали. После тренировки нередко позволяли себе расслабиться. Но в меру. И пошла о нас соответствующая слава, хотя тот же Никитин исключительный режимщик был. Я же никогда в «белых воронах» не числился, от коллектива не отставал. Как-то вызывает меня главный тренер сборной СССР Андреев (очень закрытый был человек, дистанцию со спортсменами держал постоянно) и спрашивает: «Железняк, как часто вы пьете?» — Отвечаю: «На Новый год, 1 Мая, 7 ноября, свой день рождения, день рождения мамы, жены, детей, друзей». — «Хватит. Чтобы остаться в сборной, вам этот список нужно сократить». — «Не знаю, что вы обо мне думаете, но ваш источник информации лжет». И записали меня в пьяницы и дебоширы. Настроение это, конечно, не поднимало, но я рук не опускал, сделал выводы из неудачи на чемпионате мира и в 67-м году набрал потрясающую форму. С одной стороны понимал, что в сборную попадаю железно, с другой чувствовал — что-то не то. А когда меня в очередной раз заставили участвовать в контрольной перестрелке со спортсменом, который максимум мог претендовать на роль запасного, подошел Саша Забелин, заслуженный мастер спорта, пистолетчик: «Ян, ты что, не понимаешь, что никуда не поедешь? Выиграешь сегодня — назавтра новую контрольную назначат. А когда сорвешься, скажут, что это решающая. Поверь моему опыту, вижу, что тебя просто не хотят везти, так что не рви жилы, береги нервы». — «Но почему?!» — «Подумай». — «Что думать?» — «Только шестидневная война закончилась. Надо бы соображать в твоем возрасте и с твоими делами». Долго еще гуляла шутка, пущенная каким-то остряком: Железняка считать одной из жертв шестидневной войны (между Израилем и арабскими странами — прим. ред.).
— Так можно было совсем закончить со спортом.
— Я и не собирался продолжать. На мне висели погоны старшины сверхсрочной службы, полгода нужно было дослужить. Неожиданно присваивают офицерское звание (это старший тренер «Динамо» Западинский — удивительный человек, в группе Зорге разведчиком в Китае и Японии работал — постарался как-то компенсировать нанесенную обиду). Ладно, думаю, закончу институт, а потом уволюсь. На соревнования ездить перестал — только на внутренние, по службе. Солдат тренировал. Вес набрал. Так на старом багаже протянул два года.
— Что же заставило вернуться в большой спорт?
— Включение «бегущего кабана» в олимпийскую программу. Это теперь все грамотные, а тогда в нашей закрытой стране Олимпиада была, как манящая сказка. Хоть глазочком хотелось взглянуть: что это такое?!
— Пришлось начинать с нуля?
— Если не с минуса. Друзья удивлялись: Ян, что с тобой? Единственный из шумной плеяды «оленебоев» я выходил на утреннюю зарядку, ровно в 23.00 укладывался спать. Ребята не хотели со мной в один номер селиться, знали, что вечером меня обязательно придут проверять. Но не обращал внимания — знал: пашу для своей пользы. Это были самые тяжелые минуты в моей жизни.
— Неужели так трудно обуздывать свои желания? Цель ведь того стоила.
— Не в этом дело. Если бы не цель, я бы давно все бросил. Потому что руководство сборной устроило мне форменный террор. На чемпионате страны 69-го года выиграл три медали. После соревнований сидим в гостинице, играем в кинга. Ребята закурили, я — нет. Открывается дверь, заходит целая делегация во главе с главным тренером сборной Евгением Ивановичем Поликаниным. Сразу ко мне: «Так, Железняк, а мы надеялись, что ты одумался». Не спеша, вынимаю из кармана нераспечатанную пачку сигарет, демонстративно прикуриваю и задаю ответный вопрос: «От чего одумался? Может, расскажете мне?» Он только рукой махнул, развернулся и ушел.
Ладно, рук не опускаю, продолжаю себя истязать. В 71-м выигрываю Спартакиаду народов СССР с рекордом страны выше мирового (мировые рекорды регистрировались только на официальных международных стартах). Команда едет на чемпионат мира, я — в Одессу. Но нервных движений, как в 67-м году, не делаю, надежды не теряю. Провалили мы чемпионат. Идет разбор полетов на коллегии Спорткомитета СССР. Поликанин докладывает, представляет список кандидатов: на два места в олимпийскую команду — шесть фамилий. Председатель спорткомитета Сергей Павлов спрашивает: «Скажите, а почему в сборной нет человека, который стреляет лучше шведов, американцев, немцев, которым вы проигрываете, чей результат выше мирового рекорда?» — «Железняк, действительно, хороший стрелок, но он нарушает режим». — «В чем это выражается?» — «Он курит». В зале — хохот. Павлов подождал, когда стихнет смех, и выдал: «Значит, так. Если он принесет мне медаль любого достоинства, я не только официально разрешу ему курить, но еще и бутылку поставлю».
— С такой поддержкой путь в сборную был, наверное, открыт?
— Не взять меня уже не могли, но теперь Поликанину с компанией необходимо было доказать, что я именно такой, каким они меня выставляли. Чего только не было! И со сборов отчисляли, и слухи о том, что Железняк в решающие моменты ненадежен, распространяли, и новым оружием обделяли... Зато когда у меня, первого из наших стрелков на Олимпиаде, появился шанс выиграть медаль, готовы были на руках носить.
— Как развивались события в Мюнхене?
— Регламент был такой: в первый день две серии медленного бега и две — быстрого. Во второй еще по одной серии. Первый выстрел. Прицелился: мушка уцепилась не в самый центр. Понимаю, что «девятка», но мушка, как тисками, зажата. И тут я впервые в жизни умышленно выстрелил в «девятку» — вспомнил 67-й год. Второй, третий выстрелы — снова «девятки». «Так, Железнячок, — думаю, — спокойно. Три выстрела — три потери. Соберись». И пошли «десятки». После первого дня отрыв от второго места — 4 очка. Ха, дайте мне четыре очка отрыва, и я переверну весь мир! На следующий день подвигов совершать не надо, нужно просто спокойно отстрелять на том гарантированном минимуме, который я имею. В команде — ажиотаж. Начали-то мы неудачно — ни одной медали даже близко нет. А тут — сразу золотая.
Следующим утром встал раньше всех. Позавтракал в одиночестве и отправился на стрельбище. Через какое-то время влетает Поликанин, нервный, небритый: «Ты здесь? Почему никому не сказал?» Как будто я перед ним когда-то отчитывался! Надо отдать ему должное, понял. Засылает ко мне Юрия Степановича Никандрова, который приехал в группе туристов. Мол, два одессита поймут друг друга. Ну, Степаныч — умница, говорит: «Янчик, меня прислали тебя поддержать, но ты, по-моему, сам знаешь, что делать. Не буду тебе мешать».
Осталось сделать последнюю серию, а мыслишки лезут: «Неужели выиграю?» По натуре я — очень эмоциональный человек, трудно было сохранять хладнокровие. Но не зря себя все эти годы «строил», каждое движение до миллиметра выверял! Последний выстрел, в тире — овация, а на душе пусто. В раздевалке пытался себя растормошить — я олимпийский чемпион! — не получается, даже обидно стало. Потом пошли поздравления — украинский министр Бака, наш Горбачев Евгений Георгиевич, Никандров. В номер ребята спиртного столько принесли, что на несколько дней хватило.
— А что Павлов, обещание сдержал?
— Тут вот какая история вышла. Пригласили меня на телевидение. По пути меня перехватывает Куприянов — председатель ЦС «Динамо», генерал: «Пошли к Павлову!» — «А что случилось?» — «Он ведь обещал бутылку поставить!» — «Зачем к Павлову? Пошли в мой номер: у меня выпивки — залейся». — «Э, нет, пусть слово держит».
Но мы председателя не застали. Впрочем, от этого мое настроение не ухудшилось. Олимпиада меня потрясла. Это, действительно, нечто фантастическое. Если бы не террористический акт, уверен, она и сейчас считалась бы одной из лучших в истории.
— Как узнали о трагедии?
— Нас с Борей Мельником, ставшим серебряным призером, поощрили тем, что не отправили домой, как остальных стрелков, а оставили в Мюнхене до закрытия Олимпиады. Получив «кучу денег» — по 280 долларов на брата, — мы решили пройтись по городу. Навстречу фехтовальщики — известные хохмачи и балагуры: куда вы, там евреев в заложники взяли! Спустя несколько минут пришлось поверить в правдивость этих слов — деревню запрудили военные с автоматами, за забором — бронетранспортеры и танки. Террористы недоброй памяти «Черного сентября» захватили в заложники израильских борцов (погибло 11 человек) и выдвинули в обмен на них свои политические условия. Что в таких случаях делают советские люди? Правильно, спешат побыстрее выбраться за ворота деревни — иначе потом не выпустят. Возвращаемся с покупками, а нас уже встречают те, кого в команде никто не знал, зато они о спортсменах знали практически все. «Железняк, Мельник? Где это вы шляетесь? Немедленно отправляйтесь в расположение команды!» Тут до меня дошло: сразу после теракта пропали два еврея! Мне даже стало жалко ребят, которых мы почему-то называли «двадцать шестыми»: ведь они отвечали за нашу жизнь. Правда, больше за свои погоны.
— Вам повезло, что стрелки отсоревновались до этих трагических событий?
— Наверное, да. С другой стороны, если ты сильнее всех, ничто тебе не может помешать. Помню, приходил в номер Коля Авилов, сокрушался: не отменят ли легкоатлетические старты, как в таких условиях выступать? Утешал его: «Все у тебя будет хорошо». И что, разве я оказался не прав?
Артем Измайлов