|
|
   |
Тринадцать лет назад, 11 августа 1997 года, ранним утром, по дороге на работу, его убил наемный убийца в одном квартале от редакции, где он провел большую часть своей жизни. «Вечерняя Одесса» была и его детищем, и призванием, и судьбой. Провожая Редактора в последний путь, мы, его коллеги и ученики, «вечеркинцы», поклялись, что сделаем газету и вечным ему памятником.
24 года Борис Федорович Деревянко был депутатом Одесского городского совета. И этой теме — выборам депутатов, полномочиям и предназначению народных избранников, и местной власти вообще, — посвятил немало своих «колонок редактора». Одну из таких «колонок», датированную, кстати, октябрем 1994 года, мы сегодня публикуем с учетом того, что сегодня страна и наш город снова находятся на пороге очередных выборов. Вполне возможно, что анализ, выводы, суждения Бориса Федоровича сослужат добрую службу и тем, кто выбирает, и тем, кто вознамерился идти во власть.
Доказывать немудреную эту мысль — все равно что ломиться в открытую дверь. А это хоть и безопасно физически, но небезопасно морально: ведь ломящийся в открытую дверь ставит себя в смешное положение — гиблое, по сути, дело.
К сожалению, у нас очевидное еще надобно доказывать.
Кажется, уже усвоили: власть должна быть единой, но не может сосредотачиваться в одном органе или в руках одного человека. У власти много ипостасей, и каждой отвечает определенная структура. Высший властелин — Закон? Выработка законов — главная (хотя и не единственная) забота законодательного собрания. Оно может называться как угодно — парламентом, Верховным Советом, думой, сенатом, конгрессом, сеймом, национальным собранием, бундестагом, федеральным собранием, риксдагом и т.д. Законодательная власть по-разному может создаваться, может отличаться структурой, в разных странах может быть наделена разными правами, но роднит ее повсюду в первую очередь законотворческая работа.
Прежние Верховные Советы — что СССР, что республик — в памяти поколений наших людей не оставили никакого чувства, кроме огорчения и досады. Власть называлась советской, но Советы не значили ровным счетом ничего: либо они, как попугаи, твердили то, что им велено было твердить; либо служили «козлами отпущения», повинными во всех провалах, неудачах, срывах; либо им поручалась ответственная работа «надувать щеки», штампуя другими людьми и в другом месте подготовленные «судьбоносные решения».
Поэтому те кандидаты в депутаты, которые в конце восьмидесятых и в самом начале девяностых годов объявляли себя сторонниками лозунга «Вся власть Советам!», хотя и демонстрировали юридическую безграмотность, но были по-своему революционны: ведь власть тогда находилась совершенно в иных руках. Кое-что эти депутаты даже сделали, изъяв из Конституции статью, которая наделяла всевластием одну партию. Но эти же депутаты превращались в тормоз на пути дальнейших демократических преобразований, если продолжали настаивать на старом лозунге.
Это бы, как говорится, им считалось, стало бы их личной проблемой, если бы упрямство в этом вопросе не позволило иным структурам власти, прежде всего исполнительной ее ветви, разыгрывать роль незаконно и невинно ущемленных: мы бы, мол, с радостью, со знанием дела, с пониманием государственной ответственности взялись бы за дело, но ведь Советы шагу ступить не дают, глупые законы принимают, дилетантствуют.
Как-то забывалось при этом, что Советы — по крайней мере на сельском, поселковом, районном, городском и областном уровнях— в пору установления государственных (а точнее: президентских) администраций были еще более декоративны, чем в прежние годы. Тогда-то при Советах был хотя бы исполнительный комитет, с весны же 1992 года они превратились в шумные, бестолковые и бесполезные любительские дискуссионные клубы. Забывалось и о том, что большинство законов на самом верху с подачи исполнительной власти как раз и принималось. И о том запамятовали, что этой самой исполнительной ветви на время дано было «порулить» на законодательном участке дороги.
А жизнь ухудшалась день ото дня, сворачивалось производство, задыхались наука и культура, на ладан начинали дышать просвещение и здравоохранение, буйным цветом рванула преступность, «аукнулась» безработица, хотя ее и удавалось скрывать.
И в этой ситуации мысль о «твердой руке», о властителе строгом и справедливом, который все знает, понимает, всех способен рассудить, многим показалась спасительной.
Не может она быть спасительной!
Нынешняя наша властная система ни к чертям не годится, нам ее еще строить и строить. Но не дай Бог — по старым чертежам.
Борис Деревянко. Октябрь 1994 г.